Похоть - Эльфрида Елинек

Ранним утром женщина растерянно бродила в своем сне наяву, в собственном доме, где ожидала мужа, чтобы он взял ее след и распустил по ней слюни. Какой сок он будет пить — апельсиновый или грейпфрутовый? Он раздраженно тычет пальцем в варенье. Предполагается, что она до вечера ждет, пока он явится, чтобы приземлиться в ней вперед головой. Он использует особую технику, много лет подряд, и на этот раз у них все получилось великолепно, не так ли? Пусть кто-нибудь попытается угодить в цель так же ловко, как он. Мужчины уже рождаются с прицелом в груди, и отцы отправляют их в дальние края для того, чтобы там мужчины стреляли в других людей.

Земля сильно обледенела. Усталый гравий рассыпан по плитам, словно кто-то что-то потерял в этом климате. Община распорядилась посыпать дороги гравием, чтобы автомобили не повредили себе шины. Человеческие пути не посыпаны ничем. Беззаботная прогулка безработных с их легкой походкой лежит грузом на бюджете, но не давит на снег. И кто-то, чьи руки уже заняты бокалами с вином и переполненными тарелками с холодными закусками, распоряжается их судьбами. Политикам тоже приходится держать свои плещущие через край сердца нараспашку. Женщина ступает по обочине. Тут действует закон катализатора: если не добавить денег, окружающая среда не отреагирует на нас, честолюбивых путников. И даже лес обречен на смерть. Распахните окна и впустите свои чувства! Женщина покажет вам, чем болен мир мужчин.

Беспомощно загребая руками, Герти стоит на льду, выставляя себя напоказ. Полы халата развеваются на ветру. Она хватается за воздух. Каркают вороны. Она выбрасывает руки вперед, словно посеяла бурю и не в состоянии постичь ветер, который поднимается вокруг нее в День матери или у водопоя ее плоти, когда губы мужа ныряют под скатерть, чтобы полакомиться вволю. Женщина всегда следует за матерью-землей, с которой ее часто сравнивают, следует, чтобы раскрыться и поглотить мужское естество. Может, прилечь ненадолго прямо в снег? Вы не поверите, сколько пар обуви осталось у этой женщины дома! Кто постоянно вдохновляет ее покупать все новые платья? Господин директор считает за людей тех, кого можно потреблять или сделать потребителями. Так здесь разговаривают с людьми, лишенными работы, с теми, кем питается фабрика и кто сам тоже хочет есть. Директор вдвойне дорожит ими, если они играют на музыкальных инструментах и могут петь хотя бы вполглотки. Струятся струны, тянет меха гармошка. Время проходит, но оно должно говорить с нами. Ни минуты покоя. Стереоустановка ведет свою нескончаемую песню, извольте слушать, если у вас есть терпение, но нет скрипки! Стены комнаты вздымаются, отблеск света пробивается к нам наружу, расходы на спорт и отдых растут до небес, и людей снова приводят в нужную кондицию на операционных столах.

Из супермаркета выныривают товары, и люди вылавливают их. По субботам мужчина помогает женщине уловить товар в сети; и рыбаки затягивают песню. Этот простой способ мужчина уже изучил. Он молча обретается среди женщин, подсчитывающих мелочь в кошельке и борющихся с голодом. Каким образом два человека могут добиться подобного единства, если мы не можем даже взяться за руки, чтобы замкнуть людскую цепь на демонстрации за мир во всем мире? Женщину сопровождают, за ней несут пакеты и сумки, не топая от гнева ногами и не гнусавя гнусности. На людях директор выпячивает грудь, он теснит их в сторону и смотрит, что покупает жена, хотя это — задача хозяйки дома. Он, словно Бог, движется, возвышаясь над своими творениями, которые подобны малым детям, не способным устоять перед искушениями, безбрежными как море. Он заглядывает и в другие корзинки с товарами, в чужие декольте, из которых громко кашляют тяжелые простудные заболевания и в которых настойчивые желания укрыты шейными платками. В домах холодно и сыро, жилища стоят прямо на берегу ручья. Когда он смотрит на свою жену, рука которой трогает упакованные в прозрачную пленку мертвые тушки в морозильной камере, смотрит на ее непышную плоть, на красивую одежду, то на него нападает чудовищное нетерпение, желание немедля обрушиться на женщину всем весом собственной плоти, чтобы узреть, как его отросток воссияет от легкого прикосновения ее пальцев. Ему хочется видеть, как его славный зверек просыпается под покрытыми бледным лаком коготками, чтобы вновь уложить его на покой в ее теле. Пусть уж она в своей шелковой ночной сорочке как следует постарается! Не всегда ведь ему проделывать всю работу, выпрастывая сверху ее груди и укладывая их на свои ладони. Пусть хотя бы разок она сама подаст себя к столу, предложит самым угодливым образом, чтобы ему не пришлось прежде целых полчаса собирать плоды с ее куста. Все напрасно. У кассы он держится немного позади, разглядывая сзади зияющую пустоту своей собственности, а перед ней на ленте заискивающе пляшут товары. Вокруг него пританцовывают несколько служащих супермаркета, у которых он забрал детей, одних на фабрику, другие были вынуждены уехать или же предаются пьянству. Этому господину все по плечу!

Мешки с покупками, соответствующие их желаниям, шуршат в прихожей, сопровождаемые пинками директора. Иногда в припадке ярости он вдруг топчет продукты ногами, так что брызги летят до потолка. Потом он швыряет жену прямо на разбросанные продукты, дополняя живописную картину женщиной, которой позволено дышать его воздухом и лизать ему пенис и задницу. Привычным движением он быстро вылавливает ее уже увядающие груди из платья и, перехватив их у самого основания, превращает в надутые шары. Он хватает женщину за воротник платья и склоняется над ней, словно хочет запихнуть ее в мешок. Мебель пролетает мимо, как во время молниеносного визита гостей. И вот одежда разбросана, где попало, и оба они увязли друг в друге сильнее, чем их привязанность друг к другу. На этом выгоне они пасутся уже много лет. Крупно вздрагивая, директор извлекает свое орудие, и штука эта у него вовсе не бумажная. Тут у нас тяжелый товар, особо востребованный в нелегкие времена. Люди любят показывать друг другу самые потаенные вещи, чтобы продемонстрировать, что им нечего скрывать, ибо то, что они говорят своим неисчерпаемо струящимся партнерам — правда. Они высылают вперед свои члены, единственных посланцев, которые всегда возвращаются назад.

О деньгах такого не скажешь, хотя деньги мы любим больше, чем рога и копыта любимых, которые гложут собаки. Любовный продукт, сопровождаемый конвульсиями и стонами, выплескивается наружу, маленькие мельнички тела скрипят жерновами, и скромное достоинство, отягощенное лишь чувством счастья, производимым одиноко лопочущим телевизором, льется наружу, водосток изливается в одинокий пруд сновидения, в котором разливаются грезы о больших покупках и о дорогих продуктах. И человек расцветает на берегу.

Женщина лежит на полу, распахнутая настежь, открытая всему миру, покрытая скользкими раздавленными продуктами, и ее приводят в состояние неистовства, доводят до аффекта самым эффективным способом. Распоряжается ею только муж, распоряжается ею только он один. И вот он уже вываливается из себя наружу, прямо в пустоту меблированной комнаты. Его более или менее устраивает только собственное тело, и, если он того пожелает, он может дать ему разгуляться в спортивном азарте, чтобы услышать его звуки и отзвуки. Женщина раскидывает ноги как лягушка, чтобы муж мог заглянуть в нее еще глубже, вплоть до потаенных глубин окружного уголовного суда, заглянуть и все в ней расследовать. Он обмазал ее сверху донизу, и она встает, сбрасывая с себя последние оболочки, отправляется за губкой, чтобы очистить мужа, непримиримого врага ее плоти, очистить от себя и от слизи, причиной которой явилась она сама. Указательный палец правой руки он засовывает ей в задницу, и она опускается перед ним на колени, болтая грудями, и трет что есть мочи, — волосы в глазах и во рту, пот на лбу, слюна в шейной ямочке, — трет бледного кита-убийцу, трет до тех пор, пока не проливается дружелюбный свет, не наступает ночь и это животное снова не начинает хлестать ее своим хвостом.