Ты сказала, что это сработает - Энн Гарвин

– К тому времени мы уже несколько лет не общались. – Мне вспомнился короткий список гостей, составленный по причинам экономии. – Я думала пригласить ее, а вдруг бы она не приехала? Тогда, идя к алтарю, я бы ломала голову над тем, почему так. Для одного дня слишком много переживаний. Я бы уснула в свадебном торте во время застолья.

Затем я задала вопрос, который задавала уже тысячу раз.

– Ты ведь сказала ей, что свадьба была скромной?

– Ну конечно.

Мы тихо сидели, погрузившись в наши воспоминания и предположения, под аккомпанемент сигналов и писков, составляющих звуковой фон любой больницы.

– Она не изменилась, – сказала я. – Стала худее.

– И злее, – сказала Кэти, и мы засмеялись.

– Знаю, ты видишься с ней, но я ощущала себя очень странно.

– Роузи тебе понравилась бы. Она хорошо влияет на Холли. Она хочет семью в полном смысле слова, пусть не кровно родственную. Сестра Роузи вместе с Холли посещает занятия для будущих родителей.

– И как Холли на это реагирует?

– В основном хорошо, но только потому, что это семья Роузи. Холли хочет возвести крепость для двоих за высокой стеной.

– Она не всегда такая была. Возможно, это издержки адвокатской работы. Ощущаешь себя уязвимой перед неподконтрольными тебе стихиями.

Кэти зевнула и сказала:

– Я ненадолго закрою глаза.

– Я пойду! Я тебя утомила.

– Пожалуйста, побудь еще, если можешь. Просто полежи со мной несколько минут. Не хочу оставаться одна.

Я знала, что надо сделать, и легла на узкую больничную кровать рядом с ней, но повыше. Потом со знанием дела нажала на кнопки – механизм загудел, и мы разместились таким образом, что мне стало удобно на боку, а Кэти легла на спину. Она вздохнула.

Моя рука оказалась между нами – потом она затечет, но я знала, как ее высвободить и встряхнуть, не побеспокоив Кэти. Когда она уснула, дыхание изменилось, и рот открылся – пошла другая фаза сна. Из коридора доносился шум голосов.

Я знала, как надо сделать, потому что до того как цельная, добрая, предсказуемая Кэти заболела, мы трое жили в колледже, и там я узнала, что такое преданность и дружба. И как устроиться рядом так, чтобы не помешать и не получить в ответ – как было в доме моих родителей и у нас с Джеффом, если на то пошло.

Я с интересом разглядывала звукоизоляционные потолочные панели, систему пожаротушения и точечные светильники. Дыхание мое выровнялось. Я часто слушала подкаст, посвященный психотерапевтическим штукам. Думаю, тем самым я соглашалась, что помощь мне не помешает, но признавать это в открытую не хотела. Один из гостей пространно рассуждал о том, чего следует ожидать от отношений первого порядка – супруга, партнера, друга:

«По меньшей мере должно присутствовать подобие уважения и предсказуемости. Вы должны быть уверены в том, что к вам будут относиться хорошо, что каждый день рядом с вами будет человек, чью личность и настроения по большей части вы знаете, и вы никогда не должны соглашаться на то, чтобы ходить на цыпочках». Такой была для меня Холли, а потом – Кэти.

С отцом и Джеффом все обстояло иначе. Я посмотрела на инфузионную систему – зеленый огонек ровно мигал – и сжала кулак, чтобы кровь прилила к пальцам. Однажды социальный работник, которая специализировалась на помощи людям, переживающим семейную утрату, сказала, что я выбрала Джеффа, потому что он был непредсказуемым, как мой отец. Разумеется, это было сказано после того, как я призналась, что хожу на терапию, потому что недостаточно переживаю из-за смерти Джеффа. Что все мои мысли занимает беременность, а еще я испытываю ужасное облегчение, причину которого понять не могу.

И у отца, и у Джеффа были перепады настроений, которые проявлялись абсолютно бессистемно. Один день Джефф смеялся, убирал волосы у меня с лица и брал рукой за подбородок, а на другой день рявкал: «Господи, ты можешь хоть пять минут помолчать!» Отец, ругаясь при мне, поминал «Священника Иуду», не подозревая, что Judas Priest – это рок-группа, но мои детские уши тем самым щадил.

До того как мы поженились, я считала перепады настроений у Джеффа проявлением тонкости натуры. Тогда он еще не просек, что может на мне срываться. А может, знал, но выжидал. После свадьбы его раздражение стало искать выход – потекло струйкой, затем ручейком, наконец, хлынуло потоком, потому что его никто не сдерживал. На смену шиканью пришло командное «Тихо!», которое превратилось в «Заткнись!», когда я смеялась с Кэти по телефону в другой комнате.

Кэти пошевелилась во сне, точно говоря: Я помню. Продолжай.

Я превратилась в ивовый прут, улавливающий настроение, дрожащий при малейшем изменении, дергающийся от всего нестабильного. Любая эмоция, даже радость, сигнализировала о том, что может последовать разлад. Позже я поняла, что, в отличие от отца, у Джеффа настроение зависело от выигрышей и проигрышей за карточным столом, о чем я не догадывалась. Он оставил нас почти нищими, и на похоронах я думала только об одном: У меня все наладится. У нас все наладится. Я думала только о финансовых утратах, а не об утрате Джеффа.

И когда месяцы спустя после его смерти на почте или заправке мне говорили: Соболезную твоей утрате, я думала: Да, плакали денежки. А потом спохватывалась: Нет, она же про Джеффа. Джефф умер. Я испытывала очень сложный букет переживаний. Джефф был харизматичным, чувствительным, подлым и знал, что я никуда не денусь, потому что без своеволия, развитого с детства, из оков брака с ребенком не вырваться.

Я снова чуть поменяла позу и посмотрела на спящую Кэти. Ее веки подрагивали, и я вспомнила, как она спросила меня, услышав в телефоне окрик Джеффа, когда я была беременной:

– Он всегда такой, а ты мне не говорила?

И я сказала:

– Нет.

Но, возможно, он всегда был таким. Просто это было неочевидно, и мое подсознание воспринимало это как известное, присущее Джеффу, тогда как сознание сосредотачивалось на его губах и чувстве юмора.

Когда я проверила наши сбережения, чтобы оплатить похороны, и выяснила, что денежки тю-тю, когда коллекторы пожаловали в связи с сумасшедшей задолженностью по кредитной карте и я узнала о пристрастии Джеффа к азартным играм, я испытала потрясение, изумление и чувство мгновенного освобождения. Вопрос о том, почему я скоропалительно вышла на работу, ни у кого не возникал. У меня не было другого выхода. Мы были в долгах. Но для меня это означало отсутствие чувства вины. Это избавляло моего ребенка от жизни