Биологический материал - Нинни Хольмквист

— А доверие? — спросил Юханнес. — Что ты об этом думаешь? Разве это не слепота? Говорят же люди о том, что «слепо» доверять кому-либо нельзя.

— Нужно полагаться во всем на себя. Только трусы считают по-другому.

Юханнес вздохнул:

— Видела бы ты, как мы пытаемся решить поставленную задачу совместными усилиями. Или прийти к общему мнению по какому-то вопросу. Столько пустой болтовни. У меня уши горят. Вот почему я так устаю. Понимаешь?

Я прекрасно его понимала.

— Но я не должен жаловаться, — продолжал Юханнес. — По крайней мере, это физически не опасно: никаких уколов и скальпелей. А у тебя как дела, Доррит? Чем ты занимаешься?

По дороге я еще раз пересказала историю с обследованием и экспериментом и снова получила поздравления, но на этот раз за ним последовало объятие. Теплое, крепкое объятие мужчины, и я почувствовала… что я почувствовала? Не возбуждение, нет, но какое-то волнение. У меня зашумело в ушах, голова закружилась, и внутри все сладко заныло: биологи сказали бы, что это реакция на феромоны Юханнеса, — и я смутилась. Когда он выпустил меня из объятий, я буквально не знала, куда себя девать.

Чтобы не выдать своего состояния, я задала первый пришедший в голову вопрос:

— Пойдешь на выставку Майкен в субботу?

— А ты?

Я ответила, что да.

— Тогда я тоже приду, — сказал Юханнес и подмигнул мне. Но на этот раз я не могла отнести это на сонливость и выпалила:

— Ты со мной флиртуешь, Юханнес?

Он улыбнулся. Наклонил голову набок и расплылся в улыбке:

— А ты как думаешь?

За стенами отделения я запросто могла заявить на него в полицию за сексуальные домогательства или просто за непристойное поведение, более того, я считала бы своим долгом сделать это, но здесь я впервые в жизни могла быть с собой честной: втайне мне всегда льстило, когда мужчины со мной флиртовали, когда они за мной ухаживали, у меня словно тепло разливалось по всему телу. То же ощущение я испытывала, когда надевала красивое платье, тонкие чулки и туфли на высоких каблуках: я чувствовала себя женщиной, желанной женщиной.

Но несмотря на чувства, разбуженные во мне Юханнесом, я попыталась принять строгий вид.

Мои попытки только рассмешили его. Я вспыхнула и отвела глаза, чувствуя себя совершеннейшей дурой. Но даже это ощущение было приятным. Я чувствовала себя актрисой из старого черно-белого фильма, из тех, что хихикают, то и дело теряют сознание, суетятся по дому и позволяют себя соблазнить. Мысли о кино напомнили мне о камерах и микрофонах, которые улавливали каждое наше движение, каждое слово. Я испугалась того, чем нам может грозить подобная фривольность.

Юханнес будто прочитал мои мысли:

— Никого это не волнует, милая. Ты еще этого не поняла? Здесь никого ничего не волнует. — И добавил язвительным тоном: — Здесь мы можем быть собой.

Я хотела было сделать вид, что не понимаю, что он имеет в виду, что он неправильно истолковал ситуацию, но не успела я сообразить, как у меня с языка сорвалось послушное «Хорошо».

Мы расстались. Юханнес пошел к лифту Е. Я стояла и смотрела ему вслед. Он повернулся, подмигнул мне. Я не удержалась и улыбнулась.

Я хотела было поехать домой, но вспомнила, что еще не узнала, как дела у Эльсы, что ей сказали на обследовании, поэтому и отправилась к ней.

Подруги не было дома, поэтому мне пришлось постучаться к соседям и спросить, не видел ли кто ее. Оказалось, что ее видели с пакетом в руках и полотенцем на плечах по дороге к лифту.

Я нашла Эльсу в сауне вместе с Леной, общительной женщиной с коротко остриженными седыми волосами и живым лицом, похожим на мордочку у белки, и Ваней — полной противоположностью Лены: серьезной, молчаливой женщиной с длинными темными волосами, заплетенными в косу.

— Привет, Доррит! — обрадовалась Эльса и показала на свободное место: — Присоединяйся!

Я приняла душ и, завернувшись в полотенце, вернулась обратно.

Мы немного поболтали, потом ушла Лена, за ней Ваня, и в сауне остались мы вдвоем с Эльсой. Было жарко, я вся вспотела и то и дело вытирала пот со лба, чтобы он не попал в глаза.

— Как все прошло, Эльса? — спросила я. — Что тебе сказали врачи?

— Мне вроде как повезло, — ответила она, — я буду участвовать в эксперименте, где им нужны так называемые обычные люди, которые знают, что такое работать полный день, ладить с коллегами, находить компромисс, решать проблемы и все такое. Они проверяют, насколько люди умеют доверять друг другу и вместе выполнять поставленные задачи. Звучит довольно интересно.

— Это, наверно, тот же эксперимент, в котором участвует Юханнес.

— Да? И что он говорит?

— Что это очень утомительно. Но совсем не опасно.

Я рассказала, как он заснул в саду. Эльса рассмеялась:

— Я ничего не имею против усталости.

— Я тоже, — сказала я.

— Кто такая Вильма? — спросила я.

Юханнес резко повернулся ко мне. На лице у него было написано удивление, но одновременно и что-то другое. Возможно, гнев или подозрение. Я тут же пожалела, что задала этот вопрос.

Мы стояли перед одной из картин Майкен с бокалами фруктового коктейля в руках. На картине была нарисована пожилая изможденная женщина на больничной койке. Она лежала в позе зародыша, руки и ноги были странно вывернуты. Картина называлась «Судорога». На женщине не было ничего, кроме прокладки для взрослых. Над ее головой в воздухе вились белые сперматозоиды с длинными хвостиками.

— Что ты знаешь о Вильме? — спросил Юханнес.

— Ничего. Только что, когда я тебя разбудила тогда в саду, первое, что ты сказал: «Вильма?»

— А… — Черты его лица смягчились, настороженность во взгляде исчезла. — Вильма моя племянница.

— Вот как, — ответила я.

Сколько ей лет? — хотелось мне спросить. Как часто вы встречались? Вы были в хороших отношениях? — вопросы вертелись у меня на языке. Я хотела спросить, каково это — общаться с ребенком, играть с ним, ухаживать за ним, будить его по утрам, помогать делать домашние задания.

Своих племянников я почти не видела. После смерти моих родителей: сперва умер папа, а через год вслед за ним ушла и мама — мы стали все реже общаться по телефону, писать письма, ездить в гости друг к другу. Уле, Ида и Йенс жили со своими семьями в Брюсселе, Лондоне и Хельсинки и были по горло заняты работой на разных должностях, от консультанта до директора по маркетингу, и своими домашними заботами. Я никогда их не навещала — и представить не могла, чтобы кто-то из моих племянников влетел ко мне в комнату и крикнул:

— Доррит! Тетя Доррит! Вставай!