Зимний пейзаж с покойником - Светлана Гончаренко

Все это Галина Павловна Еськова выкрикивала, блуждая по подвалу и заглядывая наугад во все двери. Сначала она наткнулась на Серегу, который вытянулся перед ней по стойке «смирно», потом на Алявдина, прикорнувшего в кальянной (живописец смекнул, что из-за убийства аврал в бильярдной отменяется и потому свободный художник может все сроки послать к черту). Один Самоваров все еще корпел над своими деревяшками: он хотел поскорее домой, к жене.

Наконец Галина Павловна добралась до диванной.

– Вот вы где! – воскликнула она в сердцах. – До каких это пор…

Она успела уже поплакать и вытереть слезы, но нисколько при этом не походила на обычную вдову, подавленную и разбитую горем, каких множество повидали и майор, и Рюхин. Не была она и равнодушной – нечто трагическое в ней все-таки чувствовалось. Сейчас она как никогда напоминала Хозяйку Медной горы. Сходство было тем разительнее, что Галина Павловна и не подумала сменить свои зеленые чешуи на что-нибудь домашнее, скромное, подобающее случаю. Не вынула она из ушей длинных своих серег и не сошла с высоких каблуков, которые заглушали стуком самоваровский молоток.

На следователя с майором она накинулась по-хозяйски, выкатив глаза и оттопырив нижнюю губу, небрежно подкрашенную малиновым. Но майор Новиков за долгие годы в уголовном розыске навидался всяких дам. Встречал и таких – царственно-властных. Он терпеть не мог, когда на него бесцеремонно наезжали.

– Здесь проводятся следственные мероприятия, так что попрошу не мешать. Чего вы хотели? – спросил он жестяным голосом, от которого мороз шел по коже.

Коса нашла на камень: Галина Павловна выпученные глаза сузила до нормы, губы поджала. Раздумывая, она несколько раз качнула серьгами и наконец огорошила лучшего специалиста сыска:

– Я хочу сделать заявление. Я знаю, кто убил моего мужа.

В прошедшем времени 19 декабря. 15.04. Суржево. Дом Еськовых. Столовая.

– Представь, все надо решать самой. Всегда и все! А я устала. Я хочу быть просто женщиной. Слабой женщиной, и только. Никто не знает, как мне трудно, какая я ранимая.

Эти затасканные слова, достойные героини второсортного сериала, сказала, как ни странно, Галина Павловна Еськова. Сказала и печально посмотрела в окно. Ее давняя приятельница Алла Никитина согласно тряхнула головой. Сидели дамы в той самой столовой, где позже, три дня спустя, появилась елка, угощение и веселая компания товарищей по бизнесу.

Но далеко еще было до страшной ночи. Серенький зимний день был в недолгом разгаре – швейцарские часы-шкаф только что пробили трижды. Подруги перекусывали. На уголке стола, на салфетке, блестел чайник, стояли белые чашки и небольшой шоколадный торт.

Алла Федоровна Никитина очень любила сладкое. Толщины она была такой, что сейчас без всякого трепета принималась за третий кусок торта. На куске уместились сразу две коричневые розы. Количество съеденного для Аллы Федоровны уже не имело никакого значения – худеть было бесполезно. С Галиной Еськовой она дружила давно и ничуть с ней не жеманилась.

Откровенна была и Галина Павловна: она несла чепуху. Только с самыми близкими могла она вот так повалять ваньку и прикинуться вместо самодержавной хозяйки существом трепетным, слабым, нежным. Такие водятся лишь в сериалах и обычно говорят длинные, бессмысленные, но многозначительные фразы. Галине Павловне эти фразы очень нравились, но в дело они шли редко. Их трудно было хоть как-то приспособить к обыденной жизни, разве что вот так перед подругой щегольнуть в пустяковой беседе.

– Не тужи, Галчонок! – вздохнула в ответ подруга Алла. – Перемелется – мука будет.

Галина Павловна тут же сбилась с чужого сладкого тона.

– Какая к черту мука! – вскрикнула она и ударила по столу кулаком, неожиданно крепким для женщины. – Если так будет продолжаться, мы по миру пойдем! Сашка совсем с ума сошел. Я понимаю, у него деловое чутье, у него напор, он, в конце концов, везунчик, каких мало. Но вечно это продолжаться не может. Нельзя дразнить судьбу – по башке получишь. А он дразнит! Эти последние нелепые контракты, эти глупые траты, эти проходимцы, которые к нему так и липнут! Нет, добром это не кончится.

– Возвращалась бы ты, Галка, в фирму, – снова вздохнула Алла.

Она сняла ложечкой головку кремовой розы, отправила в румяный рот, а потом прибавила:

– Ты же, Галь, умная баба. Ты же всех насквозь видишь! И Александр одну тебя слушается.

– Нет, Алка, в деле я с ним больше не уживусь. Даже на кухне не должно быть двух хозяек. Тут уж либо – либо, сама знаешь! И меня знаешь не первый год.

«Не первый год» сказано было слабо: Галина и Алла дружили – страшно даже представить! – с третьего класса средней школы. Сначала это была детская дружба, потом типичная девичья – красавицы с некрасивой. Красавицей считалась, конечно, Галина. Вдобавок она и училась прекрасно, и разряд по гребле имела. Рыхлая невзрачная Алла никогда не претендовала ни на какие успехи, зато всю жизнь неплохо поспевала на буксире своей энергичной и преданной подружки.

После школы обе двинулись в финансовый институт. Алла трусила – у нее были сплошные тройки. К тому же, только завидев стол с билетами, она переставала соображать, а ее голос делался сдавленным, едва слышным. Таким обычно кричат в страшном сне, а не отвечают экзаменаторам. Однако боялась Алла напрасно: Галина наделала для нее кучу хитроумных шпаргалок. Кое-какие формулы пришлось написать шариковой ручкой на коленках – хорошо, что места там у Аллы хватало. Галина велела подруге надеть юбку подлиннее, дала инструкции: «Будешь, Алка, делать вид, что у тебя ноги чешутся, и все сдуешь. Раз плюнуть!» В институт поступили обе.

Всю юность подружки провеселились в одной спортивной и очень заметной компании. Красавица гребчиха Галина вечно была на виду, кружила головы. В ее тени Алла кое-что успевала перехватить и для себя. К тому же ей хватало ума ярко краситься и носить наряды кислотных цветов. Одного этого довольно, чтобы привлечь не очень взыскательных или слишком робких представителей противоположного пола. А ведь Алла умела еще и хохотать по любому поводу! Когда не было поблизости страшного стола, покрытого билетами, трудно было найти девушку с более громким голосом.

Даже замуж подружки вышли в один год. Галина выбрала Еськова – шумного красавца, спортсмена, умницу и нахала. Алле достался неброский во всех отношениях Миша Никитин. Звезд с неба он не хватал, зато оказался идеальным семьянином: мало говорил, умело варил борщи, делал с детьми уроки, чинил сантехнику и выращивал на даче отменные помидоры, которые сам же мариновал.

В шумные и затейливые годы перестройки Еськов ушел из спорта. Тужить долго не пришлось: взамен стала налаживаться карьера в горкоме комсомола. Уже тогда Еськов славился редким чутьем. Дела шли лучше некуда, однако внутренний голос комсомольского вожака потребовал бросить горком и с головой нырнуть в мутное море первородного бизнеса. Многие в этом море захлебнулись, многие канули, причем в самом прямом и прискорбном смысле. Сашка Еськов выплыл, держа в зубах вполне крепкую и приличную собственную фирму, почему-то кисломолочную. Это было странно. Еськов и образование имел электротехническое, и сроду ничего молочного в рот не брал – не переваривал.