Апостол Павел - Ален Деко

Предписанного для подобного случая расследования проведено не было. Факт признали свершившимся. Савл Тарсянин следовал за палачами и присутствовал при экзекуции вплоть до наступления смерти Стефана.

По улицам Иерусалима в страхе бежали люди, за которыми гнались преследователи и хватали бегущих. Мольбы, проклятья, угрозы, крики ужаса или боли леденили кровь. На улицах Иерусалима шла охота на христиан. Пойманных волокли в тюрьму. Ни один квартал не был пощажен. Евреи устроили погром евреям, и длилось это долго — днем и ночью. Все эти подробности извлечены из текста очевидца — того, кто эту охоту вел.

Ярость его внушала ужас: он подзадоривал на насилие других и сам охотился на христиан. Тем, кто интересовался, кто же этот молодой незнакомец — ему было лет двадцать пять, — тут же отвечали: Савл из Тарса.

Да, это был он. Негодование, вызванное речами Стефана, не утихло в душе, а жгло сердце: в нем поселилась безграничная ненависть. Христиане, которых так преступно долго никто не замечал, превратились во врагов, а врагов следовало уничтожить. В послании, которое двадцать лет спустя Павел отправит одной христианской общине Центральной Анатолии, он напишет: «Вы слышали о моем прежнем образе жизни в Иудействе, что я жестоко гнал Церковь Божию, и опустошал ее» (Гал 1:13).

Преследование христиан началось прямо в день казни Стефана: «В те дни произошло великое гонение на церковь в Иерусалиме…» (Деян 8:1). Павел всю оставшуюся жизнь будет мечен этим событием. Он расскажет об участии в гонении христиан трижды: в Послании к галатам, один раз в Послании к коринфянам и дважды в Послании к филиппийцам. Причем из сказанного ясно, что он не только говорил против последователей Иисуса, но и действовал, прибегая к насилию. Обратимся к главному свидетелю, Луке: «А Савл терзал церковь, входя в домы и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу» (Деян 8:3). Со слов Луки мы знаем, что Савл так поступал неоднократно, и первосвященник это поддерживал. Он описывает Савла, который обезумел от гнева, «…дыша угрозами и убийством на учеников Господа…» (Деян 9:1).

Луке же мы обязаны подтверждением слова «смерть», которое произнес Павел, обращаясь много позже к толпе в Иерусалиме: «Я даже до смерти гнал последователей сего учения, связывая и предавая в темницу и мужчин, и женщин» (Деян 22:4).

В своих посланиях Павел не скрывает, что он хотел уничтожить церковь, иначе говоря, уничтожить христиан, что прежде был их хулитель и гонитель, и обидчик.

Сильное ожесточение, непримиримость человека, который позднее станет святым, выглядит странно, и некоторые задаются вопросом: не скрывается ли за этим какой-то давний кризис религиозного сознания? Иначе говоря, не означает ли это, что уже в то время Савл отошел от иудаизма. Вряд ли. Савл пришел в Иерусалим из Тарса, чтобы изучать богословие, а затем стать наставником в вероучении; уроки Гамалиила позволили ему достичь этой цели. После случившегося со Стефаном Савл сам себя называл «ревнителем отеческих моих преданий», то есть учения иудаизма, и не более.

Есть один немаловажный вопрос: прежде чем терзать и мучить христиан, неужели Савл никогда их не выслушивал? Трудно поверить в то, что люди не попытались объяснить, растолковать ему смысл своей веры. Неужели сердце его было закрыто так наглухо, что он оставался бесчувственным к мольбам мужчин, слезам женщин? Так же, как и он, христиане ссылались на пророков, утверждая, что те говорили о приходе иудея Иисуса, что его предназначение — подъять, искупить грехи людские, принести в мир гармонию и посеять любовь между всеми народами. Давал ли Савл возможность гонимым сказать ему это? Сам задумывался ли над оригинальностью новой веры? Когда мы приступим к рассказу о главном событии в его жизни, ответ на этот вопрос будет найден.

В то время как «мужи благоговейные» тихо похоронили останки Стефана, иерусалимские христиане, которых пока пощадил погром, пытались, как могли, ускользнуть от гонений. Власти не подумали о том, чтобы закрыть ворота города, и христиане, бежав из Иерусалима, рассеялись по Иудее и даже по Самарии. Они должны были быть очень сильно напуганы, чтобы устремиться в Самарию, провинцию, к которой евреи питали неприязнь. Раввины клялись, что в этой стране «вода более нечиста, чем свиная кровь». В Евангелии сохранились следы этой ненависти: в описании того негодования, которым был встречен неожиданный разговор Иисуса с самаритянкой у колодца.

Христиане, нашедшие убежище, «ходили и благовествовали слово» (Деян 8:4). Поразительно случившееся с эллинистом Филиппом, одним из семи руководителей христианской общины. Едва прибыв в Самарию, он принялся «проповедовать Христа», а вскоре по всей провинции заговорили о чудесах, которые он творил. Как сказано в Деяниях, «нечистые духи из многих, одержимых ими, выходили с великим воплем, а многие расслабленные и хромые исцелялись. И была радость великая в том городе» (Деян 8:7–8). Очевидно, речь идет о городе Себастии, построенном Иродом Великим.

Слух о чудесах дошел до Иерусалима, из которого, в отличие от многих, апостолы не ушли. Синедрион их не тронул: они не были сторонниками Стефана, кроме того, регулярно посещали храм, что свидетельствовало о их приверженности иудейской вере.

Как только вести о Филиппе дошли до Петра и Иакова, они поняли, что их «брату» требуется поддержка. Оставив дела по созданию иерусалимской церкви христиан другим апостолам, Петр и Иаков поспешили присоединиться к Филиппу. Когда самаритяне обратились к апостолам с просьбой дать им крещение, перед теми встала сложная дилемма: самаритяне — иудеи, но отпавшие от официальной веры, поэтому Петр и Иаков должны были рассматривать их не только как нечистых, но и как еретиков. Имели ли апостолы право отступить от официального осуждения? Похоже, они не колебались: «возложили руки на них, и они приняли Духа Святаго» (Деян 8:17).

Лука вкладывает в уста Павла и такие слова: «Я… в чрезмерной против них ярости, преследовал даже и в чужих городах» (Деян 26:11). Дважды в своих посланиях Павел говорит о знаменитом сирийском городе Дамаске. Последователей новой религии было немало среди евреев, давно поселившихся в Дамаске: уже в IX веке до н. э. в городе существовал еврейский рынок. Иосиф Флавий утверждает, что в Дамаске в начале I века жило около пятидесяти тысяч евреев. Это немало.

Когда Савл решил отправиться в Дамаск, местная христианская община состояла, видимо, в основном из приверженцев эллинизма, обращенных в новую веру сподвижниками Стефана. Ослепленный ненавистью, Савл даже явился к первосвященнику Каиафе и попросил у него письма в дамасские синагоги: «кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим» (Деян 9:2). Записавший это Лука напрасно поверил подобному: синедрион не обладал никакой властью над синагогами Дамаска. Можно, правда, допустить, что Савл обзавелся письмом-предупреждением, адресованным сирийским евреям, об угрозе, которую представляли мятежники-христиане.

Солнце жгло поредевшую траву, стоял зной, а по дороге снова шагал сын Тарса. Хотя эти места стали римской провинцией еще семьдесят лет назад, здесь было неспокойно. Цари династии Ирода и набатеи[13] без конца конфликтовали друг с другом, не давая Риму установить мир, достойный римского величия. Закрепившись в горах над Дамаском, набатеи успешно контролировали караванную торговлю между Аравией и Сирийским побережьем; кроме того, это был прекрасный плацдарм для разбойных нападений на город. С 30-х годов здесь шла перманентная война. Между 33 и 34 годами Дамаск отверг власть Рима.