Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I - Питер Акройд

В начале 1528 года Анна Болейн отправила Уолси письмо, где благодарила его за «труды и хлопоты, которыми вы утруждали себя денно и нощно ради моего блага». Во втором письме она утверждала, что «из всех живущих ныне я как никто обязана, после его милости короля, любить и служить вашей милости». Очевидно, что в их общих планах с Генрихом было сделать ее королевой. Однако в реальности не все оказывалось тем, чем представлялось. Через три месяца после своего прибытия в Англию Кампеджио доложил в Рим, что кардинал «в действительности не благоволит этому союзу»; он «не осмеливается открыто это признать и не может никак помешать делу; напротив, ему приходится скрывать свои чувства и притворяться, что охотно исполняет желания короля».

В личных беседах с Кампеджио Уолси просто пожимал плечами. «Мне приходится угождать королю, — сказал он ему, — какими бы ни были последствия. Со временем найдется решение». Возможно, Генрих начал подозревать Уолси. В тот период он стал показывать письма своего главного министра другим членам Королевского совета, среди которых был и отец Анны Болейн. Уолси все глубже затягивало в ловушку, из которой он никогда не сможет выкарабкаться. Как-то раз, в 1528 году, окружающие стали свидетелями, как король разговаривал с кардиналом, «бранясь и ругаясь», оставив его в расстроенных чувствах и смятении. Когда Уолси назначил новую настоятельницу одного из монастырей в обход протестам короля по поводу выбора кандидатуры, Генрих написал кардиналу гневное письмо в ответ на его извинения. «Ваше преосвященство, плохо обойтись с человеком, да и еще и покривить душой при этом — двойное оскорбление… а потому, ваше преосвященство, впредь не допускайте подобного по отношению ко мне, ибо пуще всех живущих я этого не терплю». Эти слова в общем смысле можно было трактовать как предупреждение.

Весной 1528 года королевская семья вместе какое-то время гостила в родовом поместье Уолси Титтенхенгер, возле Сент-Олбанса. Принцесса Мария вспоминала, что это были счастливые дни. Тем не менее в том же году сообщили, что брак между Генрихом и Анной Болейн был «доподлинно определен» и уже шли приготовления к свадьбе. Уолси тогда писал, что, если папа не подчинится желаниям и планам короля, «я предвижу погибель, бесчестие и крах всего величия и авторитета Святого престола». В этом, по крайней мере, он оказался прав.

Угроза папскому правлению проистекала и из других источников. За трактатами Лютера, контрабандой провозимыми в Англию после того, как его заклеймили еретиком, последовал перевод Нового Завета Уильямом Тиндейлом. Тиндейл был молодым клириком, разочаровавшимся в напускном великолепии и мощи церкви; аскет и ученый от природы, он инстинктивно тяготел к более чистой вере, ассоциированной с лоллардами и «новообращенными», которые уже тогда провозглашали новое учение Лютера на тайных молельных собраниях.

Он не смог найти работу в Лондоне после переезда туда из Кембриджа и отправился в Германию в поисках более терпимой атмосферы. Именно там он перевел Священное Писание с оригинальных текстов, написанных на греческом и иврите. Рассказывали, что содействие с переездом ему оказывали немецкие купцы, проникшиеся учением Лютера.

Приехав в Виттенберг, он принялся за перевод греческого на простой и достойный английский — язык, который был бы одинаково понятен и сельскому жителю, и ученому. Более ортодоксальные клирики считали, что Писание является слишком священным текстом, чтобы отдавать его в руки мирянам, и что любая его интерпретация должна осуществляться под строгим надзором духовенства. Они также считали, что греческие слова являются сами по себе священными и перевод их только осквернит.

Именно в этом — в изменении значения некоторых важных понятий — заключалось самое серьезное прегрешение Тиндейла. Вместо «церкви» употреблялось слово «конгрегация», вместо «священника» — «старший священнослужитель»; «епитимья», «милосердие», «благодать» и «исповедь» были опущены. Позже Тиндейл отмечал: «Я никогда сознательно не исправлял ни единого слога в Слове Божьем», однако представителям церкви было вполне очевидно, что на его сознание сильно повлияли труды Мартина Лютера. В действительности Тиндейл отвергал роль церкви в решении духовных вопросов и верил в невидимый сонм верующих, известных одному Богу. Он также включил перевод лютеровского «Предисловия к Посланию св. Павла к римлянам», и один молодой человек, Роберт Пламптон, писал своей матери: «Если вам будет угодно прочесть это предисловие, вы увидите, какие удивительные откровения в нем скрыты». Английская Библия стала сенсацией и откровением; ее перевод явился достижением, намного превосходящим все труды «новой» теологии и памфлеты с антиклерикальными изысканиями. Она попала точно в цель, словно как если бы Божественная истина была наконец раскрыта. Библия перестала быть тайным и мистическим текстом, короткие выдержки из которого невнятно бормотали священники; теперь она в буквальном смысле слова стала открытой книгой.

Книгу напечатали в вольном городе Вормсе, на реке Рейн, и вскоре она оказалась в Англии, где стала тайно распространяться среди жителей. Копии продавались за 3 шиллинга 2 пенса[13]. По словам епископа Лондона, книга представляла собой «тлетворную и губительную отраву», и зимой 1526 года ее торжественно сожгли на церковном дворе собора Святого Павла. Впервые в истории Лондона Священное Писание было предано огню. Прелаты сожгли бы и Тиндейла тоже, если бы смогли отыскать его. Епископ Лондона выкупил и сжег весь тираж книги, имевшийся в Антверпене — главном поставщике, слишком поздно осознав, что вложил деньги в карманы типографщиков, тем самым предоставив им прекрасную возможность отпечатать новый тираж.

Небольшие группы жителей с лондонских улиц Коулман-стрит, Хозиер-Лейн и Хани-Лейн с энтузиазмом восприняли новый перевод, а некоторые из них были храбры настолько, чтобы провозглашать собственные убеждения. Реформаторы, которых иногда называли «евангелистами», воспользовались преимуществами печатного станка и стали выпускать тексты, памфлеты и трактаты на тему религиозной реформы. В качестве королевского советника Томас Мор возглавил облаву на ганзейских купцов, проживавших в здании, известном как Стил-Ярд. «Нет никаких оснований волноваться из-за нашего прихода, — сказал он торговцам, когда те усаживались за обеденный стол. — Мы получили достоверные сведения, что у многих из вас есть книги Мартина Лютера». Он даже обвинил некоторых в провозе этих книг в страну. Трех купцов немедленно арестовали, а восемь других предстали перед Уолси.

В начале 1526 года Роберта Барнса обвинили в проповедовании ереси после того, как он во всеуслышание подверг обличительной критике роскошь и богатство духовенства с кафедры церкви Святого Эдуарда в Кембридже. Его заставили предстать перед кардиналом.

Уолси. Неужто было бы лучше мне, в моем почтенном и благородном положении, продать свои жезлы и секиры и раздать деньги пяти или шести нищим, чем радеть во имя всеобщего блага королевства, как это делаю я? Не считаешь ли ты, что благо народа важнее, чем судьба пяти или шести нищих?