Восхождение царицы - Маргарет Джордж

фамильной чертой. Впоследствии я стала строго следить за своим питанием, твердо вознамерившись сохранить стройность. Правда, женщины нашего рода меньше подвержены тучности, чем мужчины.

– Да, царевна, – суетливо кивал учитель.

Я уже сожалела, что вломилась на урок, и испытывала неловкость из-за того, что не могу вести себя как нормальный человек, не привлекая к себе внимания. Мне не следовало сюда приходить, но повернуться и уйти прямо сейчас тоже неправильно – это вызвало бы еще большее волнение. Пришлось остаться до окончания урока.

Потом Мардиан подошел ко мне в сопровождении Олимпия.

– Очень рада видеть тебя снова, – сказала я Олимпию. – Но почему ты ни разу не дал о себе знать, хотя учился здесь, под боком? Неужели царевна – пугало, от которого все стараются держаться подальше?

– Ну, главным образом я занимаюсь не здесь, а в Мусейоне, – ответил Олимпий. – Сюда я попал, чтобы выскользнуть из-под родительской тени. Думаю, ты понимаешь, как это бывает сложно. А в Мусейоне мой отец с его ученым именем отбрасывает очень длинную тень.

– Ну, мой толстый предок отбрасывает тень не меньшую! – сказала я со смехом. – Но выскользнуть из-под такого рода зонтика и вправду приятно.

– Так вы знакомы? – удивился Мардиан.

– Мы встречались давным-давно, – ответила я, – когда Александрию посещал Помпей. Нам обоим тогда захотелось побывать на пиру, хотя это было совсем не по возрасту.

– Уверен, Олимпий наповал сразил взрослых своими познаниями, – сказал Мардиан. – Он всегда производит такое впечатление.

– Теперь уже нет, – поправил его Олимпий. – Я вырос, и на меня больше не смотрят как на чудо-ребенка. Такими восхищаются лет до тринадцати.

– Да, – согласился Мардиан. – Всем нравится умный, сообразительный ребенок, но то, что восхищает в малыше, утомляет в отроке.

– Ну а мне, – подхватил Олимпий, – вовсе не хочется никого утомлять.

После того случая мы стали проводить время втроем. Олимпий, хотя он никогда в этом не признавался, был одинок; возможно, сверстников отпугивали его глубокие познания и взрослая манера держаться. Его интерес к врачеванию не угас, и он готовился стать лекарем здесь, в Александрии, где медицинская школа была лучшей в мире. Одиночество не миновало и Мардиана, особенно по мере взросления, когда его отличие от других мальчиков становилось очевидным. Ну а я? Я была царевной с сомнительным будущим – объект любопытства, перешептываний и толков. От меня на всякий случай предпочитали держаться подальше.

А потом наступил день испытания, когда мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы выдержать его. Олимпий с гордостью объявил, что приобрел маленькую парусную лодку. Он приглашал нас на прогулку и надеялся, что для практики ему разрешат воспользоваться внутренней царской гаванью, где вода намного спокойнее.

– Считается, будто все греки подобны Одиссею как прирожденные кормчие. Но у меня этого таланта нет, – признался он. – Однако я все равно люблю воду.

Вода! Теперь передо мной встал выбор: преодолеть свой страх или признать, что он сильнее меня, и всю оставшуюся жизнь не покидать суши. До сих пор это не имело значения, поскольку на морские прогулки меня никто не звал, но настал час, когда нужно определиться.

– Конечно, – сказала я, – ты можешь практиковаться там, сколько хочешь. И привязать лодку у подножия дворцовых ступенек, что спускаются прямо в воду.

– Спасибо, – сказал он. – Уж поверь мне, я научусь управлять лодкой как можно лучше, чтобы не ударить в грязь лицом. Скоро я смогу тебя покатать.

К сожалению, я не сомневалась, что так оно и будет. Я успела понять: если Олимпий берется за дело, то осваивает его в совершенстве, а если что-то обещает, то непременно держит слово.

Лето было в разгаре, точно как… как в тот день. Солнце ярко сияло над нашими головами, и вода в неглубокой бухте с песчаным дном стала убаюкивающе теплой. Морские волны были такими же, как тогда, – мягкие, сине-зеленые, с белой каймой пены.

– Идем.

Олимпий стоял по пояс в воде, удерживая качавшееся на волнах суденышко на швартовом тросе. Он ожидал, пока мы дойдем до лодки и взберемся на борт. Я посмотрела на воду, что плескалась у моих ног: здесь совсем мелко и, кажется, безопасно. Но ведь с каждым шагом от лестницы глубина будет увеличиваться. Я вспомнила, как людей учат плавать с помощью надутых шкур животных: бурдюки с воздухом не дают утонуть, и ты постепенно привыкаешь держаться на воде. Сейчас я жалела, что не пошла тем же путем, но было уже поздно.

– Ну же, давайте! – нетерпеливо звал Олимпий.

К тому же Мардиан любезно пропустил меня вперед. Хорошо еще, что на мне была лишь короткая, выше колен, туника и мои ноги не могли запутаться в ткани. Собравшись с духом, я опасливо шагнула в воду одной ногой, потом спустила другую и двинулась дальше. Теперь вода плескалась уже у моих колен.

Я ощущала тягу течения, хотя и не сильную; мягкий песок под моими ступнями подавался, отчего они погружались глубже. Пришла волна, слегка приподняв меня и снова опустив. Мне это не понравилось: чувство было такое, словно меня колышет на сильном ветру.

– А ты не можешь чуть побыстрее? – раздраженно спросил Олимпий. – Я уже устал удерживать лодку.

Я попыталась идти быстрее. Но вода уже была мне по пояс, и чтобы не потерять равновесие, пришлось раскинуть руки. Чем глубже я погружалась, тем более холодной становилась вода. Она уже доходила до груди, но тут, к счастью, я достигла лодки. Оставалось лишь в нее забраться.

Это было на удивление трудно. Вода ощущалась плотной, я словно вязла в ней, а волны, хоть и не сильные, колыхали меня туда-сюда, заставляя терять равновесие. Наконец (как раз в тот момент, когда нахальная волна обдала мое лицо фонтаном брызг) я ухватилась за крепкий деревянный борт, перелезла через него и оказалась на палубе. Мардиан появился сразу после меня; он и не подозревал о моих страхах. Когда мы оба забрались в лодку, Олимпий перевалился через нос с линем в руках.

– Ну наконец-то. А я уж думал, вы никогда не дойдете! – Он строго посмотрел на меня. – Смешно, конечно, но можно подумать, будто ты никогда и ног в море не мочила!

Он рассмеялся, ибо подобная мысль казалась ему нелепой.

К счастью, продолжать Олимпий не стал. Он пристроился у рулевого весла и занялся парусом. Он поймал налетевший западный ветерок, и нас развернуло вправо; лодка накренилась, и я вцепилась в борт, ощущая неожиданно возникшую в желудке свинцовую тяжесть. А вот мои приятели, судя по улыбкам на их лицах, явно были в восторге.

Что поделать: люди