Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

При Коминтерне существовали секретные военно-политические курсы, на которых слушатели изучали приемы конспирации, шифровальное дело, радиодело, общую военную подготовку, языки. Как правило, слушателями этих курсов становились хорошо проверенные иностранные коммунисты, желательно 25–45 лет, владеющие какой-либо профессией, способные к иностранным языкам. Тито практически идеально соответствовал этим требованиям.

После окончания работы конгресса Коминтерна Тито с югославской делегацией отправился в поездку по Советскому Союзу. Он посетил Свердловск, Куйбышев, Челябинск, Магнитогорск и в середине сентября возвратился в Москву. А потом в его биографии снова начинается период, о котором почти ничего не известно.

Об этом периоде своей жизни Тито практически никогда не рассказывал. О нем существуют лишь самые отрывочные сведения. Хорошо знавшие его люди утверждали, что он посещал занятия по военной тактике при школе Красной армии, где его проверяли на физическую крепость и выносливость. Одно из испытаний на выносливость требовало, чтобы человек две минуты стоял в проруби по шею в воде, температура которой была едва ли выше нуля[53]. Если это правда, то возникает вопрос: где именно все это происходило и когда — уж не зимой ли 1935/36 года?

Следы Тито снова появляются только в марте — апреле 1936 года[54]. На одной из многочисленных анкет, заполнявшихся им в то время, сохранилась интересная помета. В графе «Отметка об исполнении» значится: «Сотрудник посольства, 29.05.1936». Какого посольства — неизвестно. Вероятно, в конце мая 1936 года он выезжал за границу для выполнения какого-то специального задания.

Точно можно сказать только то, что Тито в 1936 году улаживал в Москве свои личные проблемы.

После того как Пелагея Белоусова-Броз с сыном Жарко приехала в 1929 году в Москву, она была направлена на учебу все в тот же Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (КУНМЗ), в котором учились — фактически или формально — многие иностранные коммунисты. В целях конспирации ей дали другое имя — Елена Александровна Николаева и перевели из КПЮ в ВКП(б). Она считалась политэмигранткой, и только в 1933 году ей выдали советский паспорт.

После университета она работала в Казахстане преподавателем истории партии, потом ее перевели на должность инструктора Шиловского райкома партии Рязанской области. Тито, приехав в Советский Союз, начал разыскивать свою семью. Жарко сначала жил в детдоме сотрудников Коминтерна под Ивановом, потом оттуда сбежал, связался с «плохой компанией» и в итоге попал в интернат для малолетних правонарушителей под Ленинградом. Там его и разыскал Тито[55].

Летом 1935 года Пелагея приехала в Москву на курсы повышения квалификации партийных работников, и они с Тито и Жарко втроем прожили два месяца в «Люксе». Вероятно, тогда же они решили развестись.

Их брак был официально расторгнут 19 апреля 1936 года загсом Октябрьского района Москвы. Больше они никогда не виделись.

Пелагее Белоусовой в будущем пришлось несладко. Ее дважды репрессировали, и только в 1957 году она была реабилитирована, но без права проживания в Москве. Пелагея жила и работала в городе Истре Московской области[56].

В 1960-х годах она рассказала одному разыскавшему ее югославскому историку, что Тито развелся с ней по двум причинам: во-первых, он считал, что она плохо заботилась о Жарко, а во-вторых, якобы узнал о ее любовной связи с одним из сотрудников Коминтерна. Никакой связи, по ее уверениям, не было[57].

Жарко Броз приезжал из Югославии повидаться с матерью, но сам Тито Пелагее даже не писал. 12 марта 1967 года она скончалась от инфаркта[58]. Говорят, что Тито распорядился, чтобы югославский посол в Москве отнес от его имени венок на ее могилу.

Летом 1936 года обстановка в Москве становилась все более мрачной. Да и не только в Москве, но и во всей стране. Поездив по Советскому Союзу осенью 1935 года, Тито так описывал то, что увидел: «Я стал свидетелем вопиющего карьеризма. Разговаривая с колхозниками, заметил, как они расталкивают друг друга, если им хочется что-то сказать, люди же в Москве как-то сторонились друг друга, опасаясь вступать в разговоры. Я не был в Москве, когда там происходили крупные чистки. Но в 1935 году арестам уже не было видно конца, и те, кто арестовывал, вскоре тоже становились жертвами новых арестов. Люди исчезали в одну ночь, и никто не осмеливался спросить, куда они пропали… И никто не осмелился спросить, в чем, собственно, их вина»[59].

Как-то Тито спросили, как он умудрился уцелеть в 1930-е годы в Москве. На что он вполне откровенно ответил, что всегда думал, с кем и о чем ему говорить. «Никогда не было так трудно, как в то время, — отмечал он. — Я не был уверен, что и меня не схватят»[60].

В конце августа в Москве прошел судебный процесс по делу Зиновьева, Каменева и других бывших руководителей партии. Их обвиняли в том, что они по указанию Троцкого подготовили убийство Кирова и собирались убить Сталина и других советских вождей. Все 16 подсудимых были расстреляны 25 августа 1936 года.

А уже 31 августа Тито вызвали в отдел кадров Исполкома Коминтерна и предложили в очередной раз составить характеристики на руководителей КПЮ, многие из которых находились тогда в СССР. В результате появилась обширная «Стенограмма сведений, данных тов. Вальтером о членах ЦК и кандидатах». Судя по ее размерам, Тито рассказывал о них не меньше нескольких часов[61]. В этих «характеристиках» он старался быть объективным и отмечал не только отрицательные, но и положительные черты своих товарищей по партии.

Когда о «характеристиках» стало известно историкам, разразился спор: как оценивать поступок Тито? Считать его «характеристики» доносами или нет? Ведь многие из тех, о ком он рассказывал, потом были уничтожены. И кем тогда считать самого Тито? Ведь он-то, в отличие от своих товарищей, не только уцелел в сталинских чистках, но и возглавил КПЮ.