Камрань, или Последний «Фокстрот» - Юрий Николаевич Крутских

и во всем старался ей соответствовать. Он в училище отличником был. Коллега, кстати, наш — тоже из штурманов, в Питере… Фрунзе заканчивал. В дипломе одни пятерки, по физподготовке только трояк, кроссы бегать не умел, дыхалки не хватало. Ну и красный диплом, понятное дело, из-за этого ему зарубили. Но очень умный был и до безобразия старательный. Прибыл на лодку, даже не догуляв первого лейтенантского отпуска. Так ему карьеру делать хотелось!

Жена, видя такое рвение к службе, вовремя подала на развод и уехала назад, в Питер. А ему, похоже, только этого и надо было! До того усердно стал служить, что за полгода сдал все возможные зачёты, вплоть до самоуправства кораблём — хоть сейчас командиром назначай. Командиром, понятно, не назначили, молодой ещё, но через год, будучи ещё лейтенантом, стал помощником командира! И начал всех доставать, равнять и строить! И не только матросов, но и офицеров, даже старых и заслуженных. Механик наш, майор облупленный, десять лет на Камчатке, всё на лодках и в морях безвылазно, и тот взмолился, чтобы убрали от него подальше этого карьериста недоношенного или самого его перевели в другой экипаж. А бойцов лейтенант Уставной задрочил так, что у всех у них образовался нервный тик, трястись стали, как паралитики, при одном упоминании о помощнике… Даже покушение как-то пытались устроить — дверь в общаге и всю лестницу перед ней солидолом вымазали в надежде, что Уставной поскользнётся и если повезет, то убьётся насмерть.

Покушение, кстати, не удалось, потому как на берегу помощник бывал редко, и можно даже сказать, что вообще не бывал. Даже в новогоднюю ночь на корабле оставался, чтобы пару учебных тревог сыграть и учения по борьбе за живучесть провести. А на той смазке утром поскользнулся ни в чем не повинный минёр, он по соседству с помощником жил. Целый лестничный пролет кубарем пролетел. Но ничего, жив остался. Расстроился, конечно, но не очень. Минёр у нас спокойный был, типичный флегматик. Вернулся домой, ополоснулся, переоделся и опять на службу. Постучал мимоходом в дверь помощника (по доброте душевной предупредить хотел), а дверь-то тоже вся измазана! Опять пошёл к себе оттираться. Когда добрался до корабля, то первым делом культурно так и интеллигентно поинтересовался у помощника, зачем тому понадобилось всю свою дверь и всю площадку перед ней солидолом мазать. Помощник сразу сообразил, что к чему и где искать зачинщиков.

С этого дня бойцы вообще спать перестали. Помощник кислород им перекрыл окончательно. Кличку, кстати, они ему дали — Паша Бешенный. Он чуть что, сразу орать начинал и так себя распалял, что даже пена на губах появлялась. Слово невозможно было вставить. Легче убить. Бойцы сразу начинали трепетать и заикаться. Мне в такие минуты и самому страшно становилось — боялся, как бы и окружающим не досталось. Когда я лейтенантом пришёл в экипаж, Паша Бешенный бился в служебном экстазе уже два года и недавно получил старлея. Ну и натерпелся же я от него! Это ж надо было такому Держиморде уродиться! На службе со всеми — сугубо официально. Ни слова по-человечески. Нас, молодых лейтенантов, вообще за людей не считал. Чуть что: «Я вам приказываю!», «Исполнить и доложить!», «Запрещаю сход!» и тому подобный официоз.

А вне службы — ну прямо золотой человек — ручейком журчит, на дружбу набивается и понять не может, почему все его избегают. Дошло до того, что ему, бедняге, не с кем стало даже выпить и по душам поговорить, а в одиночку пить ещё не научился. И бесполезно было что-либо объяснять. Это самое шестое чувство — чувство меры, что ли — отсутствовало полностью. Любимая поговорка была — «Дружба дружбой, а служба службой». Элементарных вещей не понимал. Хотя что тут понимать? Подводная лодка — невесть какой крейсер. Офицеров всего двенадцать человек! Что тут полководца-то из себя изображать? Даже командир и старпом выходками помощника уже озаботились. Стали задумываться, куда бы такого ретивого служаку сплавить подальше.

Но тут судьба сама распорядилась. На почве рьяного исполнения служебных обязанностей поехала у Паши Бешенного крыша. На моих глазах, кстати, всё произошло. Заступаю я как-то дежурным по кораблю. А мы только что с моря пришли! Помощник сидит в центральном посту, листает вахтенный журнал, и вид у него какой-то странный. Я как глянул на него, сразу же почуял неладное. Меня увидел — даже слова не вымолвил, ничего не предъявил и ни к чему не придрался! Очень странно и совершенно на него не похоже. Ну я, как положено, обошёл лодку, проверил состояние, принял вахту. Возвращаюсь в «центральный», докладываю. Помощник на меня даже не посмотрел, молчит и о чём-то своём думает. Дальше надо, понятное дело, верхних вахтенных выставить, оружие им выдать, в вахтенном журнале записи сделать, ну и всё такое. А помощник сидит за конторкой и вахтенный журнал в руках теребит. Страницы листает, пальцами мусолит, на вопросы не отвечает и журнал не отдаёт!

В этот момент штурман сделал паузу и выразительно глянул на потрёпанную книжицу в руках старпома. Тот смутился, но вида не подал. Через пару минут, когда отлучившийся в рубку штурман вернулся назад и вновь заговорил, вахтенного журнала в руках старпома уже не было.

— Так вот, я и говорю, мусолит себе вахтенный журнал и из рук не выпускает. То с начала начнёт листать, то с конца, то с середины. Я ему говорю: «Павел Петрович! Дайте вахтенный журнал, мне записи надо сделать!» Молчит, ничего не отвечает и журнал не дает! Ну, думаю, что-то не то. Или прикалывается, или… Попросил ещё — безрезультатно. Попробовал сам взять — так на меня зыркнул, так зубами клацнул — хорошо, что руку вовремя успел отдёрнуть! Дальше я решил на рожон не лезть, отошёл в сторону. Что делать, думаю, ну, и со стороны наблюдаю. А помощник тем временем начал совсем чудить — вырвал из журнала лист, скомкал, скатал в шарик, сунул в рот и принялся жевать. Тут уж до меня дошло, что дело серьёзное, и не мешало бы послать в казарму бойца за командиром. Минут через двадцать пришли командир, механик и доктор. Механик, озаботясь состоянием здоровья младшего товарища, где-то раздобыл наручники. То, что они оказались без ключа, его особо не волновало. Собираясь в случае необходимости собственноручно надеть их на помощника, он совершенно не заморачивался такими мелочами, кто и каким образом их потом будет снимать. Помощник к этому времени съел уже четыре листа из вахтенного журнала и только-только