Мужчина, женщина, ребенок - Эрик Сигал

– У тебя это звучит как реклама «Макдоналдса», – презрительно заметила Джесси.

– Ты знаешь, что такое «Макдоналдс»? – озабоченно спросила Жан-Клода Пола.

– Да, это ресторан в Париже. Я там был.

«Пежо» был набит битком, когда они погрузились в него, чтобы ехать в Труро, в приморский дом Берни Акермана.

– Мы с ним друзья с тех пор, как я был в твоем возрасте, – сказал Боб Жан-Клоду, на которого он то и дело посматривал в зеркало заднего вида.

– Он жуткий зануда, – сказала Джесси. – Только о спорте и может говорить.

– Джессика, веди себя прилично, – строго сказал Боб.

– Он спортсмен? – спросил заинтересованно Жан-Клод.

– Берни юрист, – объяснил Боб. – Он ведет дела многих спортсменов высшей лиги. Бейсбол, хоккей, футбол.

– Футбол? – У Жан-Клода загорелись глаза.

– Американский вариант, – презрительно вставила Джессика. – Где разбиваются пустые головы.

Боб только раздраженно вздохнул.

Когда они доехали до знака поворота к дому Берни, Боб внезапно осознал, что его жена за всю поездку не сказала ни слова.

Шила смотрела на майки, спортивные костюмы и летние платья, раскинувшиеся цветным покрывалом, и думала, заметят ли друзья ее печальный вид, даже если она поприветствует их с улыбкой. Возможно, она как-то переживет этот день. В худшем случае они подумают, что у нее месячные.

Берни первым заметил их появление. Хлопнув по плечу Нэнси, он поспешил им навстречу.

– Привет! Ты привез свою перчатку?

– Прошлым летом я оставил ее у тебя в гараже. Как дела, Берн?

Два старых друга обнялись.

– Шила, счастливица, ты выглядишь потрясающе.

Слава богу, Нэнси никогда ничего не замечала. Однажды она сказала Шиле, что та великолепно выглядит во время разговора по телефону.

Когда приветственная суета стихла, Акерманы заметили еще одного члена компании Беквитов.

– Это Жан-Клод Геран, наш гость из Франции, – поспешил объяснить Боб.

– Привет, Жан-Клод, я – твой дядя Берни, а это – тетя Нэнси, а вот этот высокий парень – мой сын Дэви.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Жан-Клод и протянул Берни руку.

– Он очень смышленый, – шепнула Шиле Нэнси Акерман.

– Он играет в софтбол? – тихо спросил Берни Боба.

– Он немного утомлен после перелета, Берн. К тому же я не думаю, что софтбол очень популярен во Франции.

– О, – сказал Берни, а затем громко обратился к гостю, говоря очень медленно: – Видишь ли, каждый год отцы и сыновья играют в софтбол. Это ежегодное событие. Его проводят каждый год.

– О, – отвечал вежливо мальчик.

– Тебе понравится, – сказал Берни и добавил: – Беквит, веди свою команду столоваться. Дай Жан-Клоду бургер. В конце концов, может быть, это наш последний год. Главный санитарный врач утверждает, что это канцерогенная еда. А потом можно и мороженого. Увижу вас примерно через час.

– А сам ты куда?

– В дом, к ящику. Сегодня играют «Сокс» и «Янки».

Берни, пыхтя, направился в дом. Боб повернулся к своей «команде», чтобы вести их на барбекю, но Джессика уже удалилась в сторону, а Шила, казалось, углубилась в беседу с Нэнси Акерман.

Пола и Жан-Клод преданно ожидали.

– Пошли, папа, – Пола потянула его за руку, – начнем развлекаться.

– Хочешь, сходим как-нибудь в кино, Джесс? – спросил Дэви Акерман.

– Меня зовут Джессика. Нет, не хочу. Я не гуляю с несовершеннолетними.

– Я на четырнадцать месяцев старше тебя.

– Хронология значения не имеет.

– Зря ты строишь из себя крутую телку, Джесси. Таких как ты на рынке на пятачок пучок.

– Вот и женись на редиске.

– Я вообще не женюсь. Я стану профессиональным спортсменом.

– Мне нет до тебя никакого дела, Дэвид. А в каком виде спорта? – добавила она.

– Я выбираю между бейсболом и баскетболом. А может быть, еще и футболом. Отец говорит, что в восьмидесятые футбол всех задвинет. Я могу бить обеими ногами.

– Не одновременно, надо полагать, – сказала Джессика.

– Очень смешно! Ты еще пожалеешь, когда я стану суперзвездой.

– И не мечтай об этом, зануда.

Общаясь с Джессикой Беквит, обычно драчливый Дэви Акерман, никому не спустивший бы такого эпитета, обретал терпение святого. Не будь Джесси так чертовски красива, он бы излечился от своего увлечения. Или, если бы она только признавала его многочисленные спортивные таланты. Но в настоящей ситуации Дэви ужасно ревновал ее ко всему, что привлекало ее внимание, даже к неодушевленным предметам вроде книг. Сейчас он сосредоточился на Жан-Клоде Геране.

– Кто этот иностранец?

– Он из-за границы. Гость.

– И чей он гость? Твой?

– Ну, скажем так, семьи Беквит, к которой я принадлежу.

– А где его родители?

– Не твое дело. Вообще-то он сирота, – сказала Джесси.

– Ничего себе, – сказал Дэви. – Он у вас, стало быть, приемыш?

Такая мысль не приходила Джесси в голову.

– Сожалею, но об этом я не вправе рассуждать.

– Играем!

Наконец, ежегодная, организуемая Берни Акерманом игра началась. Родители и дети разделились на две команды под руководством Берни и компьютерщика Джека Эвера. По жребию начал Берни. Исключительно по способностям он выбрал себе в команду Дэви Акермана.

Джек Эвер выбрал Боба. Выдающийся ученый играл, как откровенно говорил ему Берни, очень средне. С включением в состав команд в качестве центровых Нэнси Акерман и Пэтси Лорд соревнование можно было считать смешанным. Пола Беквит присоединилась к сидевшим на линии первой базы зрителям почтенного возраста и малышам, приготовившись приветствовать отца. Джессика обрела уединение под деревом с томиком Бодлера (в английском переводе). Шила, ненастроенная принимать участие в матче, пошла прогуляться вдоль пляжа.

На берегу было пусто. Где-то вдалеке на песке играл ребенок. Но больше никого не было видно.

Женщина осознала нечто в момент приезда. Увидев всех их друзей и якобы друзей, она поняла, что все уже никогда не будет как раньше. И не только потому, что они с Бобом пользовались общим уважением. Черт с ней, с репутацией. Но Боб уже не был забавный, любящий, верный, преданный Боб. С тех пор как она увидела этого ребенка, единственное, что определяло всю ее жизнь, исчезло.

Боже, думала она, какой я всегда была самоуверенной. Вокруг нас распадались семьи, рушились взаимоотношения, а я воспринимала наши, как нечто незыблемое, само собой разумеющееся. Мы – не такие как все, мы – постоянные и неизменные. Было ли это причиной ощущения собственного превосходства? Не в этом ли моя вина?