Рубины леди Гамильтон - Алина Егорова

– Вот, возьмите, – протянул он раненому кусочек сала, но тот отказался.

– Ешьте, хлопчики, сами, а я и так помру. Мне недолго осталось.

Кусочек сала был размером со спичечный коробок. При виде него у Левы заурчало в животе и рот наполнился слюной. Сала он не ел года два. Кроме сала, Яцеку удалось разжиться несколькими сморщенными картофелинами с белыми рожками отростков, задеревеневшей горбушкой хлеба и пакетом перловой крупы. Яцек не стал предлагать дважды. Он зубами разделил сало пополам – себе и Леве.

– Хлеба хоть поешьте, – повторил он свою попытку.

– Я украинец, на заводе работал, у меня Arbeitsmappe была, а все равно попал под акцию. Пришли сюда, всех, кто находился в доме, забрали. Некоторых на месте расстреляли, в том числе и меня. Только я в живых остался. Немцы всех уничтожат, всех… Тикать вам надо, хлопчики. К вокзалу не суйтесь, немчура его усиленно охраняет. На юго-западе и на востоке, рядом с кладбищем, у них казармы. На севере…. На севере, около Замарстыновской, – гетто. Не ходите туда. На юге – офицерье, там тоже усиленная охрана. Остается пройти через Погулянку и Зеленую улицу, на юго-восток.

– Так как же мы туда пройдем, коли патрули кругом?

– До Погулянки пробраться сможете? Там, около дома, где раньше продавали баранки, есть канализационный люк. Он с торца здания находится и открывается легко, надо только его чем-нибудь поддеть. Если идти по коллектору, не сворачивая, он к концу Зеленой улицы выведет, а там до окраины рукой подать.

Раненый тем же вечером умер. В свой дом ребята возвращаться не стали.

– Нечего тянуть, сегодня ночью пойдем, – сообщил Яцек и начал подготовку к эвакуации из города. Он залил перловую крупу водой, чтобы она размякла и стала пригодной для употребления в пищу. Разделил продукты на три кучки – две большие и одну маленькую. Маленькую он назвал ужином, ее следовало съесть перед выходом.

– Жратву понесем раздельно. Не будем складывать все яйца в одну корзину.

До Левы не сразу дошел смысл этих слов, а когда он сообразил, по его коже пробежал холодок. Так же одну из корзин можно не донести! И не донесут именно его, потому что он младше и не такой ловкий, как Яцек. Яцек нигде не пропадет – он верткий, как черт, и умный, он уже может работать, потому что выглядит как четырнадцатилетний. Он для Яцека – обуза, от которой нужно избавиться.

Погулянка находилась недалеко, но идти туда было опасно.

– Дворами пойдем, – сказал Яцек. Путь через дворы был длиннее, но надежнее.

Как и в прошлый раз, они вышли перед рассветом. В эту ночь Леве долго не давали уснуть черные мысли, бесконечным потоком они лезли ему в голову. Он уснул лишь под утро, но уже через минуту пришлось вставать. Шел Лева по городу, как лунатик, в полусне, во всем полагаясь на Яцека и на судьбу. Судьба выказывала им свою благосклонность, на улицах было пустынно и тихо, так что они легко добрались до места и спустились в канализацию. Когда Яцек закрыл за собой люк, внутри стало совсем темно, а у них – ни фонаря, ни свечей, ни спичек. Пробирались наугад, держась друг за друга, шагали вдоль стен. Под ногами хлюпала вода, в нос бил удушливый запах сырости.

– Все, привал. Надо немного отдохнуть. Все равно, раньше следующей ночи наверх подниматься нельзя.

Лева закрыл глаза и снова открыл – что так, что эдак, темнота оставалась прежней, пустой, черной. Он подумал, что так теперь может быть всегда – всегда эта кромешная тьма вокруг. В этой тьме была лишь одна ниточка жизни – Яцек, и Лева боялся, что она оборвется. Сколько прошло времени, они не знали. Оставалось полагаться на «внутренние часы» и на еле слышный шум, доносившийся снаружи. По нему беженцы определили, что наступил день. Удивительно, с какой уверенностью Яцек шел вперед! Лева давно уже дезориентировался в пространстве.

– Тут стена, – объявил Яцек.

Крохотной точкой света обозначилось отверстие в люке. Яцек нащупал холодный металл лестницы и поднялся наверх, но крышку люка он не поднял. Они дождались темноты и тогда стали выбираться. Осторожно, словно он был привидением, из-под земли появилась голова Яцека. Оглядевшись, он выбрался и позвал Леву. Это был не то парк, не то лесок, и вокруг – ни души. С одной стороны – дома, с другой – дорога и пустырь, за ним – полоска леса.

– Туда!

Дорогу перейти было непросто. В желтом свете фонарей виднелся кургузый силуэт постового. Примерно через сто метров маячил второй постовой. Осталось всего ничего: последний рубеж, и затем – свобода. Пришлось бы рискнуть, и они рискнули. Яцек побежал первым. Его долговязая фигурка молнией мелькнула на дороге и исчезла во мраке. У Левы бешено колотилось сердце. Он перекрестился и рванул что было сил. Ему показалось, что время остановилось. За эти несколько секунд Лева успел подумать, увидеть и почувствовать очень многое. Боковым зрением он увидел, нет, скорее, шестым чувством ощутил движение постового. Лева нырнул в кусты раньше, чем раздалась короткая автоматная очередь и звуки торопливых шагов.

– Вперед! – задал направление Яцек, подтолкнув его в спину.

Темнота была их союзником. Спотыкаясь, они побежали к лесу. По спине Левы полоснул луч фонаря, и последовала стрельба. Он, как подкошенный, полетел носом в траву. Прыжком пантеры Яцек сшиб с ног Леву, опередив полет смертельного кусочка металла.

– Лежи! – приказал он.

Преследователи не отставали, они вот-вот их догнали бы. Яцек вдруг поднялся с земли и с диким криком отчаянно помчался куда-то в сторону. Выстрелы возобновились, Яцек упал и больше не вставал. К нему подбежали трое солдат.

– Es ist das Kind. Er tot.

Лева не хотел думать о том, что с Яцеком случилось самое худшее. Когда все стихло, он, как слепой котенок, долго блуждал по пустырю в поисках Яцека, но так и не нашел его. На небе загорелась полоска рассвета. Нужно было скорее уносить ноги, подальше от дороги и от этого обреченного города.

Лева добрался до первых деревьев небольшого редкого леска. Яцека там не было, последняя надежда растворилась в утреннем прозрачном воздухе, и Лева понял, что Яцека больше нет. Яцек – красивый высокий мальчик, с большими, глубоко посаженными глазами цвета февральского неба под прямыми, как стрелы, бровями; с острыми скулами, о которые, казалось, можно было порезаться, и с упрямыми насмешливыми губами. Такой смелый и находчивый, он бы мог стать настоящим командиром, как Чапаев или Суворов. Как же теперь без него?! Куда идти, что делать? Он, Лева, был к Яцеку несправедлив, считал его отвратительным забиякой и зазнайкой. Яцек сам погиб, а его защитил. Он был для него как старший брат. Пусть он дразнил Леву, давал ему подзатыльники, но он о нем заботился. Только теперь Лева осознал, что потерял очень близкого и дорогого человека.

* * *

Когда ему позвонили по телефону и в трубке послышался уверенный мужской голос, у Сергея от волнения загорелись щеки. Это говорил Андрейка, его Андрейка! Он нашел его – через столько лет, простил и пожелал увидеться. Он спросил, удобно ли ему приехать? Даже если бы было неудобно, если бы ехать пришлось не в картинг-клуб в соседнем районе, а на другой конец города, да что там – в другой регион, Сергей бросил бы все и помчался на встречу. Потому что они давно не виделись, потому что чувствовал свою вину, и потому, что очень любил Андрейку. Когда много лет тому назад он пришел к нему и предложил свою помощь, Андрейка отказался. Он был гордым, упрямым мальчишкой, без гроша за душой и без родни, способной его поддержать, а у Сергея были богатые родители, и он хотел помочь. Он предложил ему работу в фирме своего отца и деньги на первое время. Пусть в долг, если в дар тот брать не хочет. Но Андрейка бросил на него царственный взгляд, словно он был принцем, а Сергей – нищим, и насмешливо произнес: