От всего сердца - Вера Колочкова

– Нет, это мне знакомые из Вьетнама привезли. Это артишоковый.

– А… Я и слов-то таких не знаю… Артишоковый… А вы с мужем-то, поди, часто раньше за границу ездили?

– Да. Часто. И с сыном тоже, все вместе…

– Поди, и не работали, при таком-то муже?

– Нет, не работала. Домохозяйкой была. Хотя мы вместе с ним окончили юридический, в одной группе учились. Он делал карьеру, а я ему тыл обеспечивала. Так и жили, да… Очень хорошо жили…

– Ох и завидую я вам, честное слово! А я всю жизнь работала, да на трех местах, бывало… Муж-то мой спился да сгинул, одной пришлось детей поднимать. Зато теперь внуки у меня – такая радость, знаете ли… Утешение…

– Да, это хорошо, наверное, когда есть внуки. Это большое счастье, наверное.

– Ой, простите… Вам неприятно, поди, что я сижу внуками хвастаюсь! Но я женщина простая, что на уме, то и на языке! Вы уж не сердитесь на меня, ладно?

– Да я не сержусь, что вы! Еще чаю налить?

– Ой нет, спасибо! Напилась досыта! Очень уж вкусный он… этот артишоковый… Надо хоть название запомнить, может, увижу где. Ну, спасибо вам за чай, за доброту вашу… Пошла я, однако, уж засиделась… А мне еще с деньгами по улице идти! Вдруг кто ограбит? Надо спрятать куда подальше…

– Ну, не такая уж и сумма большая для грабежа…

– Это вам небольшая, а мне – о-го-го какая большая! Да сейчас и за сто рублей могут по голове стукнуть, времена-то вон какие пошли крутые!

– Так никогда не бывает легких времен…

– Ну да, ну да. Ладно, пошла я, однако. Еще раз вам спасибо за чай, за привет… Собачка-то меня в прихожей не укусит, надеюсь?

– Нет, что вы. Она вообще не кусается. Так только, рычит иногда для острастки.

– Но все равно – вы уж меня до двери проводите…

– Конечно, конечно! Идемте…

Уже в дверях Анна Глебовна обернулась, произнесла проникновенно, глядя Лидии Васильевне в глаза:

– Все-таки хорошо быть доброй, наверное… Завидую я вам, честное слово… Была б у меня другая жизнь, я бы тоже доброй была. Надеюсь, мы с вами еще встретимся. Надеюсь, и не раз встретимся… Поэтому навсегда не прощаюсь. До свидания, Лидия Васильевна!

– До свидания, Анна Глебовна. До свидания…

* * *

Закрыв за гостьей дверь, Лидия Васильевна прошла в гостиную, принялась неторопливо составлять на поднос чайные чашки. Не закончив своего занятия, села на диван, задумалась…

Разбередила-таки ей душу эта Анна Глебовна! Разбередила своей простотой да любопытными не в меру вопросами. Но что делать, сама виновата, никто не заставлял волочь в дом такую гостью. И быть доброй, то есть проявлять чудеса материальной щедрости, тоже никто не заставлял.

В конце концов, кто она ей, эта Варвара? Да никто. Просто так получилось, что нашла письмо да отнесла по адресу. Его любой человек мог найти, это письмо. И так же мог отнести. И все. И на том спасибо, как говорится.

Но получилось все по-другому, спонтанно как-то. Получилось, что она такая вот добрая. Вон сколько комплиментов от квартирной хозяйки огребла… Конечно, у каждого плута свой расчет, и комплименты эти с дальней целью отстегивались, но все же, но все же…

А если посмотреть на ситуацию трезво, если отбросить все комплименты да сантименты, то… Разве она добрая на самом деле? Разве не было это порывом с ее стороны? У всех у нас бывают такие порывы, когда хочется себя видеть ярым борцом со злом… И чем эти порывы у нас заканчиваются? Да ничем. Вспыхнула искра и тут же погасла от ветра. И погладили себя по голове: добрый я, добрый! – и побежали дальше, собой довольные.

Вот и она тоже… Какая ж она добрая? Она вообще… никакая. Не добрая и не злая. Равнодушная. Легкий воздушный шарик, одна пустота внутри. Летит себе день за днем, летит… Встает утром, завтракает, с Мотей гуляет, потом обедает, потом в телевизор пялится, потом снова с Мотей гуляет… День прошел, и ладно. Шарик летит. Никому не нужный. Даже самой себе. И не дай бог эту пустоту чем нарушить, не дай бог! Потому что там, в этой пустоте, душа спит… И пусть спит. Уж больно горько она болит, когда разбудишь. Так горько, что лучше совсем не жить…

И ведь привыкла с этой спасительной пустотой внутри жить, привыкла за нее цепляться! Даже Паша с Никитой ей сниться перестали, будто отдалились от нее и ждут. И смотрят со стороны, как она живет с пустотой внутри. И даже радуются как будто, что все у нее хорошо. А отчего плохо-то? Летит шарик, перелетает изо дня в день… Благо, что материальными проблемами шарик не обременен, Паша был отличным адвокатом, оставил ее вдовой со средствами.

Но она-то знает, как эта пустота бывает обманчива. Только ее ковырни чуть-чуть – и полезут наружу боль, память и горе… Такое свежее горе, будто пятнадцати лет ее одиночества и не было. Будто все еще длится тот самый год, когда ушли Паша и Никита, один за другим…

Конечно, она давно уже отупела от этого ежедневного распорядка – все как по нотам. Причем нотам довольно минорным… И конца этой музыке нет. Где он, конец? Знать бы… Но, к сожалению, никто не знает, как будет звучать его последняя нота. И когда она прозвучит. А если б знали, то многие бы попросили перенести это звучание на более ранний срок. Она бы – точно попросила… Уж больно хочется Пашу с Никитой увидеть! Если и не самих увидеть, то к душам их прикоснуться… Заждались они ее там, наверное!

Подняла голову, долго глядела на их общую фотографию в рамке. Как же они похожи – отец и сын! У обоих высокие лбы и волевые подбородки, а в глазах смех лукавый застыл.

Ну что смотрите на меня, родные? Да, я будто не в себе сегодня… Вышла из привычного состояния, лететь не могу. Заполняется моя пустота будто… А чем, интересно? Слышали, наверное, как меня только что доброй назвали? Но ведь это неправда, я знаю… Это я раньше была добрая, с вами. А без вас… Без вас я никто, просто хмурая одинокая старуха, которая с собакой монологи ведет.

Она и сама не заметила, как проговорила все это вслух, и довольно громко. Будто боялась, что муж и сын не услышат ее. И очень удивилась, когда из прихожей прибежал Мотя, залаял испуганно.

– Тихо, Мотя, тихо! Прости… Я испугала тебя, да? Ты думаешь, я с ума сошла, сижу и сама с собой разговариваю? Нет, я не сама с собой, я вот с Пашей и Никитой…

Мотя заскулил того горше, присел на задние лапы, чуть склонил голову набок. Наверное, отвечал ей на своем собачьем языке. Мол, чего ты, хозяйка? Совсем уже с глузду съехала… Не надо с фотографиями разговаривать, лучше со мной поговори! Вот он я, живой, я рядом…

Протянула руку, потрепала его за загривок, проговорила тихо:

– Ладно, ладно, не ворчи… Все у нас хорошо, Мотя, все хорошо. Будем жить дальше. Это я сегодня что-то расклеилась, из формы вышла, а так… Все хорошо, Мотя, все хорошо…

Показалось на секунду, Паша улыбнулся на фотографии. Он такой был – улыбчивый. Хотя ему порой и не до улыбок было… Какие улыбки – при его-то занятии?