Тысяча бумажных птиц - Тор Юдолл

В воздухе пахнет весной. Близится время закрытия, люди стекаются к воротам Виктории с разных сторон. Кто-то шагает медленно, нехотя – еще не готовый покинуть этот цветущий мир; но констебль стоит у ворот, просит граждан поторопиться. Кью-роуд за воротами забита машинами, стоящими в пробке перед въездом на мост. Посетители сада, вмиг ошалевшие от бензиновых выхлопов, неохотно расходятся по домам.

В вечерних сумерках в садах Кью поселяется тишина. Окна в Прохладной оранжерее слегка приоткрыты. Внутри – тихий город, растения усваивают солнечный свет, впитанный за день. Неслышно дышат. Гарри идет к оранжерее принцессы Уэльской. Внутри цветут кактусы, распространяя диковинные, экзотические ароматы.

Под ногой хрустит таракан. Гарри тихо чертыхается себе под нос. Вредители – непреходящая напасть: нашествие трипсов, скопление белокрылок. Гарри проходит мимо баобабов, проверяет хищные растения – росянки, венерины мухоловки, – потом заходит в другую зону и открывает стеклянный шкафчик.

Внутри – орхидеи Angraecum sesquipedale, ангрекум полуторафутовый. Гарри вытирает руки о штаны и растопыривает пальцы. Кажется, будто он приготовился дирижировать оркестром; но он достает из кармана тоненькую зубочистку. Бережно и осторожно трогает пыльник одного цветка, набирает на кончик зубочистки белую массу поллиния и переносит это сокровище в пестик другого цветка. Вкладывает прямо внутрь. Если цветок примет пыльцу, он даст плод.

Гарри уже потерял счет, сколько раз он проделывал это действо. Здесь, в садах Кью, люди выполняют работу, которую в дикой природе обычно берут на себя колибри, ночные мотыльки и жуки. Когда созреют эти семена, Гарри их высеет и подарит новую орхидею Милли. Пусть у нее будет свой собственный питомец. Конечно, цветок – не котенок и не щенок, с ним особенно не поиграешь, но все равно у нее будет что-то, за чем можно ухаживать. О чем можно заботиться.

Что это было? Там что-то движется, в темноте снаружи. Какое-то белое пятно, лицо Одри – Гарри мчится в ту сторону, забыв обо всем. Но там, за стеклом, никого нет. Может быть, чайка пролетела мимо, или цветущее дерево сбросило белые лепестки. Гарри – мастер в искусстве терпения. Прижимая к груди цветочный горшок, он бьется лбом о стеклянную стену оранжереи. Снова и снова, пока на лбу не расцветает синяк.

Джона выходит из своего укрытия за кустами кизила, густо разросшегося на берегу озера, и садится на скамейку Одри.

Ночь принесла ветерок и шепоты на языке сумеречных секретов. Джона потирает ладони, чтобы согреться, слушает, как потрескивают деревья, как шуршат в темноте какие-то неизвестные существа. В небе встает луна. Джона испуганно вздрагивает от резкого шелеста листьев, потом говорит себе, что в этом нет ничего сверхъестественного. Это просто другие люди делают то, чего делать нельзя: парочки, занимающиеся любовью в закрытом на ночь саду, дети, оставшиеся здесь на спор. Тут есть где спрятаться и дождаться закрытия. Но с наступлением темноты в опустевших садах так легко заблудиться: здесь нет фонарей, которые указывали бы дорогу, – только снующие туда-сюда кролики и вечное устремление человека к самообману.

Пытаясь не замечать холода, он вспоминает вчерашний сеанс с Полом Ридли. Они в энный раз обсуждали смерть Одри.

– Она любила меня. Человек не кончает с собой, если…

У Одри не было никаких оснований, чтобы на полной скорости направить машину в кирпичную стену. Полиция проверила ее сотовый телефон – возможно, кто-то ей позвонил и отвлек от дороги, – но непосредственно перед аварией никаких звонков не было. Два свидетеля видели, как она выехала с Хай-Парк-роуд и собиралась свернуть направо, на А205. Первый свидетель: женщина в «Ниссане Микра», ехавшая в направлении моста Кью. Она сообщила, что Одри не остановилась у знака «Уступи дорогу». Вместо того чтобы затормозить, она добавила газу. Второй свидетель: мальчик на скейтборде. Он тоже видел, что у Одри был включен правый поворотник, но она поехала прямо, пролетела Т-образный перекресток насквозь и ударилась в стену. Коронер говорил, что, если судить по тому, как именно у нее была сломана шея, за секунду до гибели она смотрела влево. Джона вспоминает, как он ходил на опознание тела. Помнит ее искалеченное лицо. Он размышляет о том страшном мгновении, когда машина врубилась в кирпичную стену, о белой пыли, о моменте удара.

– Черт!

Деревянные планки скамейки вдруг прогибаются под чьим-то чужим весом. Столкновение двух тел, незнакомое теплое бедро, на секунду прижатое к его бедру. Миг потрясения.

– Какого черта? – Ноги отпрянувшей женщины резко шаркают по бетону. – Что вы здесь делаете?

Кажется, она уронила сумку.

– Ничего, – говорит он, заикаясь.

* * *

Судя по голосу, она молода и нуждается в том, чтобы ее успокоили. Джоне и самому надо бы успокоиться. Он вытягивает ноги, чтобы снять напряжение от пережитого пару секунд назад.

– Меня зовут Джона.

Она уже собралась уходить.

– Я тут сидел, никого не трогал, – добавляет он. – А потом вдруг…

– Вы меня напугали! Я вас не видела.

Наверное, луна осветила ей путь к озеру, но скамейка, где сидел Джона, была скрыта кустами кизила.

Он пытается представить себе эту женщину по ее голосу – высокому, звонкому, готовому к драке. Но она не собирается драться, она собирается убежать. Собственно, уже убегает. Он видит только ее удаляющийся силуэт. Слышит, как скрипит гравий у нее под ногами. И ему вдруг не хочется быть одному.

– Здесь всегда столько людей, – кричит он ей в спину. – Все натыкаются друг на друга.

Почему он не может придумать хорошую шутку? Что-нибудь остроумное, смешное и дружелюбное. Что-то такое, что сразу ее убедит: он не Джек-потрошитель. Ее шаги замирают. Он видит, как она оборачивается к нему, но не видит ее лица. Есть в этом что-то волнующее: не видеть друг друга, домысливать, грезить. Воздух заряжен предположениями и фантазиями. В крови бурлит адреналин. Он по-прежнему чувствует, как колотится его сердце; он почти чувствует, как колотится ее сердце.

– На самом деле я здесь работаю. – Он слышит, как она подходит ближе, роется в сумке. – А вы нарушаете. Я должна сообщить о вас администрации.

Черт. У него в голове вихрем проносятся мысли о штрафе или еще того хуже.

– Вау! – Он никогда не употребляет это дурацкое словечко. Но сейчас он – сама невинность, как будто их только что представили друг другу на вечеринке у общих друзей. Может быть, она забудет, что сейчас ночь и ему не положено здесь находиться. – И кем вы работаете?

– Не ваше дело.

Внезапно он ослеплен. Ее фонарик обжигает ему глаза. Жестокость крошечной электрической лампочки.

Кажется, она довольна своим преимуществом. Луч света шарит по его телу, ощупывает, оценивает, как будто это она – мужчина, а он – объект интереса. Джона моргает, пытается разглядеть женщину, нацелившую на него световое оружие: юбка длиной до колен, тонкие руки, угловатая мальчишеская фигура.