Беспамятный - Павел Балашов

— Баррет, я могу подойти поближе и открыть аппарель, выбрасывайтесь в скафах, подберу!

— Рик, ты мудак. Не трави мне и моим людям душу и отойди подальше. Я же тебе сказал — у нас даже катер спекся. И скафы пустотные, все в шлак. Не поминай нас лихом, Рикардо. Прощай, братан. — На секунду включилась видеосвязь, видимо, измочаленный трансивер смог ненадолго ожить, и передо мной предстал Баррет, спокойный и сильный. Его вид ужасал — комбинезон был разорван в нескольких местах, на голове красовалась пропитавшаяся кровушкой повязка, и одна рука капитана Баррета была примотана к корпусу букс-лентой. Видимо, шину собирали из чего нашли под рукой. Рубка за спиной Саймона тоже впечатляла, закопченные возгораниями стены, половина пультов даже не светилась. Старый пират увидел, что дисплей связи ожил, и махнул мне рукой в прощальном салюте. А в следующую секунду связь опять оборвалась, и на обзорном экране «Пустотный Кондор» исчез в ослепительной вспышке.

Я уронил руки вдоль тела, пытаясь просто убрать их с пульта. Меня затрясло крупной дрожью, словно в рубке похолодало до минусовой температуры. Потом у меня начало сдавать зрение, словно поплыла резкость, и я вдруг понял, что это слезы. И дышать стало сложно, нахлынувшие слезы душили и хотелось заорать. Вот же чушь, пробежала какая-то отстраненная мысль, вроде я совсем недавно заново с ним познакомился, я же его совсем не помнил. Почему, почему же мне сейчас так мерзко? Что за невыносимая дрянь со мной происходит? Почему Саймон не попытался хотя бы пристыковаться, ведь говорили мы минимум три минуты? Да потому, ответил мне мой же внутренний голос, что ты мудак. И если бы «Кондор» пошел бы на стыковку — то взрывом тебя сейчас тоже вскрыло. А так хотя бы ты можешь долететь до доктора. Ньюстер, Паркхилл авеню, 540. Да какой к черту доктор? За что? Почему Саймон? Кто это был, на крейсере? Какой сучий потрох послал этих ублюдков? Я их голыми руками порву и собственными зубами им горло перегрызу, суки! Мрази, ублюдки, нежить поганая, твари!

«Истерика», услужливо подсказал внутренний голос, опять же как-то отстраненно и тихо, просто констатируя факт. Надо успокоиться и заняться делом. Иначе все впустую. Надо, согласился я сам с собой, и постарался сделать несколько глубоких вдохов-выдохов. Это помогло, трясти стало меньше. Следующим делом я запустил бортовой компьютер в режим самопроверки. Отчет был неутешителен — корабль лишился двух кормовых маневровых дюз, аппарели грузового трюма и частично обшивки на топе кормы и миделя. Но тем не менее комп полагал, что проход сквозь атмосферу нас не испепелит и не разорвет в клочья. И то хлеб, как говорится.

Не буду расписывать, как я полз по системе, как садился на космодром «Шабарда», ничего интересного в этом нет. Диспетчер был ленивым и сонным, автомата наведения на посадочную полосу у них не было, поэтому я просто постарался как можно более аккуратно водрузить мою посудину на еще не остывший после дневной жары раскрошенный бетон, и дождался досмотровой группы таможни. Пришедшие двое инспекторов долго цокали языками, разглядывая мои пробоины, согласились с мыслью о том, что пиратов развелось, как мух, и ушли. Я вышел из корабля, накрепко заперев свою каюту, прихватив три тысячи рублей и связавшись с техслужбой по поводу ремонта. Цены здесь неприятно отличались от Берно, но зато никто не задавал никаких вопросов. Обшивку починить? Починим. Аппарель заменить? Заменим. Дюзы заменить и прочистить выхлопные каморы? Заменим, прочистим, протестируем. С вас за все про все четыре тысячи рублей, раз вам удобнее считать в них, да и дозаправка в счет включена. Оплата по факту, с вами свяжутся.

Четыре тысячи рублей, конечно, сумма весомая. Но, как я подозреваю, это было политикой Ариэля — не задавать вопросов, а просто выставлять счета к оплате. Удобная политика, ничего не скажешь. А главное, скорее всего, прибыльная для администрации этого мира.

Их светило скрылось за горизонтом пару часов назад, и вечер целиком вступил в свои права. От космодромных плит тянуло теплом, и тот километр с небольшим, который я прошагал до стоянки такси, напоминал о чем-то добром и теплом, словно из детства. Знаете, такое дурацкое ощущение, когда никакой конкретики нет, просто когда-то давным-давно вы испытывали подобное. И оно было добрым. Теплым. Уютным. Безопасным и родным. Как яблоневый сад у дедушки, летним днем. Или как сгонять на велосипедах на рыбалку с друзьями, на каникулах. Вот что-то такое, словами не описать…

На стоянке дежурило две машины: люксовый седан и полугрузовой фургон. Странноватое сочетание, но что не сделаешь. Я подошел к о чем-то треплющимся водилам, покашлял, привлекая к себе внимание, и на интере назвал адрес. Один из них тут же сделал вид, что он тут вообще апельсины приносил, а ни разу не таксист, второй пожал плечами и назвал цену. Я спросил его, доставит ли он меня на авеню Паркхилл, 540, за три русских рубля, и он очень быстро согласился, пока я не передумал. И на полугрузовике мы рванули вдоль по шоссе, подальше от космопорта.

До названного мною адреса мы ехали где-то с полчаса, обогнув город по касательной, как я понял. И километр за километром менялся пейзаж, подсказывая, что кварталы вокруг все более и более респектабельны. А непосредственно Паркхилл — судя по местности вокруг, вообще была районом для не самых рядовых обитателей этого города. Липы и каштаны росли вдоль дороги, обрамляя собой тротуары. И новенькие дорогие модели авто, которые встречались на лужайках перед домами, подсказывали, что местные жители дорожат тишиной и покоем. Дом 540 ничем особенным не отличался, такой же шикарный особняк, как и соседние с ним. И точно так же на лужайке грелся под солнышком дорогой спорткар. Я расплатился с таксистом, выгрузил из багажника свою дорожную сумку, в которой путешествовали один из пистолет-пулеметов, смена одежды и белья, и некоторое количество денег. Дорожка, которая вела к дому, была заботливо выложена плиткой, и я мог бы поспорить, что по краям ее спрятались автоматические омыватели.

Дверь тоже вызывала ощущение дороговизны и стиля. Не то какое-то местное дерево, не то привозной дуб. Но солидно, красиво и весомо. Как и должно быть. Звонка не было, лишь молоток и медная табличка, в которую им полагалось стучать. Что я и проделал.

Выждав примерно полминуты, я уже собирался развернуться и уйти, и черт с ним, с доктором, но тут из-за двери послышались шаги, и вместо вопросов «кто там» или «как представить», дверь просто открылась. На пороге стоял высокий, около двух метров роста, и очень тощий человек, одетый в джинсы, рубашку и шлепанцы. К тому же голова его блестела свежевыбритой поверхностью кожи. Длинный, налысо выбритый, тощий и нескладный человек, с очень живым взглядом, тонкой полоской губ и свернутым на сторону носом. Ну и зрелище…

— Доктор Марат? — немного опешив, поинтересовался я.

— Oui, monsier, а с кем имею честь? — голос у него был под стать его внешности, звонкий и немного скрипучий.

— Вам обо мне должен был сообщить Саймон Баррет, капитан Баррет. Меня зовут Рикардо Альтез.

— Альтез? — Уголки рта доктора поползли вверх. — Не слышал. А вот про Рика Счастливчика мой друг Саймон мне недавно сообщал. Как дела у капитана Баррета?