Дневник призрака - Ирина Лобусова

Ему было не меньше семидесяти. В общем-то в таком возрасте естественная смерть могла бы не вызвать никаких подозрений. Зина понюхала губы старика — часто запах яда можно было уловить, например, запах горького миндаля, если бы это был цианистый калий, к примеру. Но она ничего не почувствовала — ни горького миндаля, ни алкоголя, ни запаха лекарств.

Она заглянула в карманы пальто. Пусто. Вдруг ее внимание привлекло то, что пальто оттопыривается на груди старика. Зина расстегнула пуговицы, и извлекла на свет какую-то старинную книгу в переплете из коричневой кожи. На ней не было ни названия, ни имени автора — ничего, кроме каких-то тисненых надписей.

Она как-то сразу поняла, что книга старинная, во всяком случае, переплет выглядел соответствующим образом. Открыла, перевернула страницу.

Похоже, это была кириллица. Но прочитать Зина не смогла ни строчки. Значит, церковнославянский? На первых страницах книги тоже не было ни названия, ни заглавия, ни иллюстраций. Только текст.

Она перевернула несколько страниц, и остановилась — дальше они были склеены. Это было странно и опасно: Зина знала, что в ценных древних книгах страницы смачивали ядом, чтобы любопытный слюнявя палец, пытался их разделить, и через слюну яд попадал в кровь. Тем более, эта книга выглядела такой необычной…

Настолько необычной, что Крестовская вдруг задумалась: а не рукописная ли она? Тогда книга была еще древнее, чем Зина думала.

Какая жуткая и при этом странная история! Древняя книга… Мертвый старик… И надо же, чтобы она нашла труп! Зина хорошо знала, что в милиции подозревают именно тех, кто обнаружил тело. Что ж, придется рискнуть.

Засунув странную книгу обратно, в карман на груди пальто старика, Зина рванула вниз к вахтеру — только в его маленькой каморке был телефон.

Вахтер посмотрел на нее страшными глазами:

— Какой труп, какое тело, какой старик?… Да никто сюда ночью не входил! Я ж здание запираю!

— Ну, на третий этаж как-то он проник! — рассердилась Зина. — Значит, вы просто спали как убитый! Да, а ведь можно было пробраться с черного хода!

Старик задрожал как осиновый лист. Зина подняла трубку телефона и вызвала милицию.

— Вот с чего вдруг я должен вас впустить, — нахмурился следователь Матвеев, — когда работает следственная группа? По-настоящему — я вас арестовать должен!

Зина рассмеялась. Матвеев хмурился очень комично — сдвинув брови, приподняв губу, так, как хмурятся совсем маленькие дети. И она вдруг подумала, что следователь похож на мальчишку. На очень привлекательного мальчишку. И — что только придавало ему привлекательности — на мальчишку, который до конца готов стоять на своем.

Следственная группа прибыла ровно через час после того, как Крестовская подняла трубку телефона. Старик-вахтер бился в истерике, и она едва смогла его успокоить, отпоив сладким чаем и найденной в шкафу на кафедре валерьянкой.

— Арестуют… Вот как пить дать арестуют… — стонал несчастный старик безостановочно. — Как же… На вахте всю ночь… А он… в здание проник… Арестуют…

— А ну-ка спокойней! — в конце концов Зине надоело его утешать, и ей не оставалось ничего другого, кроме как прикрикнуть. — Надо во всем разобраться! Здесь и сейчас. А уж аресты потом.

— Арестуют… — продолжал вахтер. У него тряслись руки, а в глазах дрожали предательские старческие слезы, придававшие ему совсем уж беззащитный вид.

Крестовская прекрасно понимала, что он прав — его арестуют. Проникновение человека в запертое здание — это халатность на рабочем месте. И уголовная статья на этот случай существует. Ведь если проник — мог и украсть. Теоретически. Хотя и не украл, а только умер в аудитории. И неважно, что расплатой за такую халатность просто не может быть человеческая жизнь.

Зине было безумно жаль этого несчастного вахтера. Может, он и выпивал, может, и проспал всю ночь беззаботно, охраняя монолитные, смолкнувшие до утра корпуса института. Но он был старым. Слезы текли из его глаз. И у него тряслись руки — совсем как кроличьи лапы. А Крестовская не могла видеть, когда у человека трясутся руки: в этом была какая-то унизительная беспомощность — и для того, кто трясся так, и для того, кто видел это, но ничем не захотел или не мог помочь.

— Хорошо, — решилась Зина, — я знаю, что сказать: вы тут ни при чем. Была не была! Но только при одном условии.

— На все согласен, благодетельница вы моя! — не помня себя, запричитал старик, пытаясь стать на колени. К счастью, Зина вовремя успела его подхватить, испытывая какое-то странное чувство опустошенности пополам с омерзением.

— Все сделаю… Отработаю… И деньгами… — хрипел вахтер безостановочно.

— А ну хватит! — не выдержав, наконец рявкнула Зина. — Хватит унижаться, а то передумаю! Условие у меня очень простое.

— Какое же? — Старик, по всему было видно, пришел в себя.

— Рассказать мне всю правду! Понятно? Всю, как есть. То, что нельзя сказать в милиции, — Крестовская смотрела прямо ему в глаза.

— Вот те крест… Ой… — Вахтер, перепугавшись даже больше ареста вдруг выплывшего из памяти крестного знамения, которое он успел свершить, замолк.

— В котором часу заступили на дежурство? — наступала Зина.

— В семь… — очнувшись, заморгал старик, — в институте еще люди были. За последним закрыл дверь в 21.10. Вот, у меня в журнале записано…

— Двери на замок запер? Корпус проверял?

— Двери — да, на замок. А вот корпус мы никогда не проверяем.

— А пить когда стал? — строго посмотрела на него Зина.

— Ну… Около половины десятого первые пятьдесят налил… — не посмел соврать вахтер.

— Что пил? Сколько?

— «Столичную». Вот, купил в соседнем магазине, как на работу шел. — Старик, повинуясь, извлек из мусорного ведра бутылочку в 250 грамм.

— Всего-то? — изумилась Крестовская, понимая, что вахтер мог выпить намного больше.

— Мне нельзя, — объяснил он, словно оправдываясь. — Доктор запретил — сердце у меня больное. А это так, пустячок…

— Один пил?

— А с кем же? Никого здесь не было.

— Что произошло потом?

— Потом… — Старик быстро заморгал, преданно глядя в глаза Зине, — потом… не поверите, матушка-благодетельница вы моя… Как отрубился…

— В смысле? — Чего-то подобного она ожидала.

— Как вырубило! Ничего не помню! Даже вот как на койку лег! Лишь около шести утра очнулся! — Вахтер смотрел на Крестовскую как собака — преданно, ожидая ее ответа или решения.

С десяти вечера до шести утра отрубился от 250 грамм водки? Зине стало ясно, что его чем-то опоили. Скорей всего снотворным.