Дверь в глазу - Уэллс Тауэр

Я спросил Джорджа и Стивена, не займутся ли они обработкой мяса, пока я буду готовить жаркое. Конечно, сказал Джордж, только прежде чем делать еще что-нибудь, он должен посидеть минутку-другую на сухом стуле и выпить два пива.

Они со Стивеном сели и стали прихлебывать из банок, а я подошел к кузову, почти доверху набитому бордовой плотью. Копаться в ней было противно, но я все же нащупал короткие ребра и отпилил вырезку, длинный сужающийся кусок, похожий на ободранного удава.

Я поднял ее и показал Джорджу. Он отсалютовал мне банкой.

— Ай, какая прелесть, — сказал он.

Я отнес мясо на крыльцо, нарезал его на куски в два дюйма толщиной и сдобрил их кошерной солью и крупным перцем. Потом развел огонь в жаровне, а Джордж со Стивеном взяли лист фанеры и козлы для пилки дров и организовали разделочный пункт в свете фар автомобиля.

Когда угли посерели, я кинул стейки на решетку. Через десять минут, когда посередке они были еще розовые и сочные, я разложил их по тарелкам с гарниром из желтого риса. Откупорил заначенную на торжественный случай бутылку бургундского и наполнил три бокала. Я уже хотел было звать народ на крыльцо, но тут заметил, что Джордж приостановился в своих трудах. На лице его появилась кислая мина. Он понюхал рукав, потом нож, потом груду мяса перед собой. Поморщился, еще раз понюхал и отступил.

— Елки-палки, да оно тухлое, — сказал он. Проворно подойдя к «Доджу», он вспрыгнул на откидной борт и стал по очереди подносить к лицу куски добычи. — С ума сойти! — крикнул он. — Оно все гниет. Там зараза какая-то. Что-то глубоко внутри.

Я подошел к фанерному столу и понюхал окорок, с которым он работал. Джордж был прав: я почувствовал кисловатый фекальный запах, хотя и очень слабый. Будто на мясо чуточку пролилось из кишки — но это был еще не повод выбрасывать провизию стоимостью в несколько тысяч долларов. Да и вообще я плохо представлял, как положено пахнуть свежей лосятине.

— Ну, может, малость с душком, — сказал я. — Но дичь — она и есть дичь, ей положено.

Стивен понюхал свои руки.

— Джордж прав. Оно отравленное. Фу!

— Это невозможно, — сказал я. — Три часа назад этот зверь еще дышал.

— Он был болен, — сказал Джордж. — Если бы ты его не прикончил, он подох бы сам через день-два.

— Чушь, — ответил я.

— Говорю тебе, оно отравлено, — повторил Джордж.

— Да пошли вы, — сказал я. — Оно было нормальное, когда мы его разделывали.

Джордж вынул из кармана платок, плюнул на него и стал яростно оттирать руки.

— А теперь ненормальное. Ему нужно было немного времени, чтобы начать гнить, но теперь ему хана, дружок. Черт возьми, я должен был догадаться раньше, когда мы снимали шкуру, а она не отдиралась. Какая-то инфекция сидела в нем, он еле держался на ногах. А как только помер, эту дрянь сразу разнесло по всей туше.

Стивен поглядел на стол, заваленный мясом, и на нас троих, стоящих вокруг. Потом засмеялся.

Я взошел на крыльцо и наклонился над дымящимся стейком. Он пах, как положено. Я потер соляную корочку и слизнул с пальца сок.

— На вкус все в порядке. — Я отрезал сочный розовый кубик и коснулся его языком. Стивен еще смеялся.

— Ты у нас чемпион, Мэтти, — еле выговорил он, задыхаясь. — Полный лес зверей, а ты расстреливаешь прокаженного. Давай вызывай бригаду химзащиты.

— С этим мясом все нормально, понял? — сказал я.

— Яд, — сказал Джордж.

Вдруг налетел порыв ветра. В лесу рухнула ветка. Стайка листьев метнулась мимо моих ног и улеглась под дверью. Потом ночь снова замерла. Я повернулся к тарелке и сунул вилку в рот.

Перевод В. Голышева

Телефон зазвонил поздно. Опять мачеха.

— Ты когда-нибудь думаешь о тех, кого к себе не подпускал? Я с удовольствием вернулась бы назад и проделала с ними все положенное, даже с самыми противными. С самыми плохими. Ты слушаешь?

— Да — сказал я. — Только не понимаю, что я должен делать с этой информацией.

— Да ладно. Просто я чувствую себя не очень желанной.

Я сказал ей, что ее желают многие.

— Ну, в лицо мне этого никто не говорит, — ответила она.

— Который сейчас час?

— Ничего особенного. Около трех. Значит, у тебя там два. Думала, ты не спишь.

— Я спал, Люси. Здесь четыре. Все спят.

— Я — нет. И папа твой тоже. Тут еще много признаков жизни.

— Мне надо спать, — сказал я. — Иди наверх. Ложись. Завтра буду в мастерской. Позвони, если хочешь.

— Никуда я не пойду, — сказала она, и послышалось туманное бульканье ее кальяна. — С Роджером то так, то сяк. На этой неделе каждый вечер вызывал ко мне полицию. Поэтому хожу и хожу, пока не уснет. Хожу столько, что мой зад превратился в совершенно другую вещь.

— Что ж ты мне не сказала?

— Я тебе сейчас говорю. Если хочешь, пришлю картинку.

Неприятности у отца начались лет десять назад — у него стала отказывать память. Он с нарастающей частотой терял бумажники и ключи. Потерял работу после того, как неоднократно оставлял подзащитных в зале и бродил по улицам, пытаясь вспомнить, который из автомобилей — его. Два года назад более или менее забыл меня, а месяц назад, прикорнув на двое суток, проснулся и не узнал мачеху. Вызвал полицию. Ей пришлось предъявить два удостоверения личности, чтобы не арестовали за проникновение в собственный дом.

Никто не мог дать внятного совета. Мы поинтересовались домами престарелых, но там были очереди на десять лет вперед — конечно, если вас не устраивал бедлам с многократно привлекавшимися за непристойное поведение.

Если не считать общения с моим отцом, Люси не работала. Жила на его сбережения. Отцу было всего шестьдесят лет, и во всех остальных отношениях он был вполне здоров. Мог поглощать наличные и неприятности еще четверть века по меньшей мере.

За окном раздался женский крик. Был четверг, вечер танцев в лесбийском баре по соседству. После танцев они обычно останавливались здесь и били друг дружку о западную стену нашего дома. Они разбивали друг дружке сердца по расписанию — всегда в этот темно-синий получас ночи. Иногда я высовывался из окна и упрощал им жизнь: кричал, чтобы могли объединиться против меня, общего врага. Но сейчас запер окно и снова улегся в постель.

— Слушай, — говорила Люси, — я думаю привезти его двадцатого. Врач сказал, ему может быть полезно посмотреть на Нью-Йорк и повидаться с тобой. Может быть, это встряхнет что-то в его голове.

Я услышал, как скребутся крысы в тонком перекрытии над кроватью.

— Люси, пожалуйста, не приезжай. Мне надо уехать по делу. Да он не помнит даже, как меня зовут.