Минное поле политики - Евгений Максимович Примаков

нормам, которые могут наконец-то показать преимущества социалистического способа производства. В то же время китайское руководство опасалось, как бы этот визит не подпитал ту часть населения, главным образом интеллигенцию и особенно студентов, которую явно вдохновлял советский пример внедрения гласности.

И, как оказалось, опасались не зря. Во время визита Горбачева в Пекине забушевали страсти. Студенты устроили демонстрацию на площади Тяньаньмэнь, а также, по сути, блокировали «правительственный островок» — живописнейшее место, где на многих гектарах располагались дома руководителей Китая и гостевые дачи.

Студенты обратились к Горбачеву с просьбой выступить перед ними на митинге. Мы убедили его не делать этого. И, может быть, оказались правы. Выступи Горбачев перед студентами, навряд ли оказалась бы столь плодотворной встреча с Дэн Сяопином, на которой я присутствовал. Можно считать эту встречу поворотной в отношениях двух стран. Разговор с Дэном практически открыл дверь для многостороннего сотрудничества СССР с КНР.

Дэн сидел в большом кресле рядом с восседавшим в таком же большом кресле Горбачевым. Обращался к нему по-дружески, как мне показалось, специально демонстрируя свое уважительное отношение. Горбачев тоже был дружелюбен. Нашел формулу, которая, по его словам, показывает наши различия, но не разделяет СССР и КНР: «Мы начали перестраиваться с политики, а вы с экономики, но придем к одним результатам». Дэн в ответ молча кивал головой.

Тут я позволю себе маленькое отступление. Прошло уже двадцать лет с момента встречи Горбачева с Дэном. Пришли ли мы к одним и тем же результатам с Китаем, о которых говорил Горбачев? К сожалению, нет. Китай не проходил через такую трагическую полосу, как Советский Союз, закончившуюся его развалом. Китай не пережил что-либо похожее на нашу «шоковую терапию» 1990-х годов, бездумную приватизацию, в результате которой накопленное всем обществом добро попало в карманы группки рвачей, ставших олигархами. Китай обрел устойчивую динамику быстрого экономического роста, который выводит его на уровень одного из могущественных экономических центров. Достаточно сказать, что к середине первой декады XXI века КНР обогнала США по доли прироста мирового ВВП, по экспорту продукции наукоемкой промышленности — электронной, телевизоров, средств связи. Было время, когда СССР обогнал США по производству стали, чугуна — это тоже становилось большим достижением. Но Китай набирает свою скоростную экономическую динамику за счет увеличения производства не сырья, а продукции обрабатывающей промышленности.

Конечно, и у Китая есть целый ряд нерешенных проблем, противоречий развития. Но не они сегодня определяют лицо этой страны. Во многом это результат того, что Китай при переходе на рыночные рельсы не руководствовался принципом сломать все, что было наработано в прошлом, в том числе несомненно полезного — и в экономике, и в социальной сфере, и в политической области.

Встреча Горбачева с Дэн Сяопином происходила в тот момент, когда отношения между нашими государствами уже перестали быть «заложниками» идеологических споров на тему, кто из нас больший марксист-ленинец, кого следует отнести к лагерю ревизионистов. Дэн всячески демонстрировал свое уважение к СССР, подчеркивал громадное значение для Китая оказанной ему Советским Союзом помощи и поддержки. Он говорил о чрезвычайной важности не только для наших двух стран, но для всего мира в целом развития китайско-советского сотрудничества.

Даже по этой беседе, происходившей в течение более часа, можно было представить, насколько светлым умом обладал этот уже очень пожилой человек и с каким огромным уважением относились к нему все присутствовавшие.

В один из перерывов в переговорах Горбачев пригласил меня прогуляться с ним по территории резиденции. Говорили обо всем и, конечно, о международных делах. Сила нашей внешней политики, заметил я, — в связях не с одной какой-то группой государств, а с Азиатским регионом в целом. Тогда нам будет легче иметь дело и с Западом. Горбачев согласился и неожиданно сказал, что у него со мной связаны некоторые планы. Я не счел возможным спросить какие. А он не уточнил.

Единственное успокоение — работа

Когда я вернулся из Нью-Дели, меня пригласили выступить с докладом перед сотрудниками отдела загранкадров ЦК. После выступления заведующий отделом Червоненко проявил ко мне какое-то особое внимание. Он меня даже проводил до лифта, что было отнюдь не принято в те времена. Его заместитель, с которым у меня сложились добрые отношения, позвонил мне в институт и сказал: «Вы на меня не ссылайтесь, но уже в принципе решено — Горбачев это одобрил, — вы едете послом в Индию».

Я встревожился не на шутку. В то время резко ухудшилось здоровье моей жены, и я понимал, что индийский климат для ее сердца может быть не лучшим. Пошел к Шеварднадзе, и тот сказал: «Не волнуйтесь, конечно, не будем настаивать, хотя пост этот очень важен, он может послужить трамплином, и вам стоило бы его занять».

Итак, я не стал послом в Индии. А вскоре был избран кандидатом в члены ЦК КПСС, затем членом ЦК. Но жену потерял — она скончалась в 1987 году.

Смерть жены — Харадзе Лауры Васильевны — переживал очень тяжело. Она была частью всей моей жизни. До сих пор ловлю себя на мысли о том, что она принесла в жертву мне, детям свой разносторонний, незаурядный талант. Широко эрудированная, прекрасно разбиравшаяся в искусстве, блестящий пианист, а по образованию инженер-электрохимик, однозначно прямолинейная, никогда не кривящая душой, неспособная соглашаться с ложью или лицемерием, в том числе и в официальной политике, интернационалист по всем своим убеждениям, но в то же время искренне восхищавшаяся лучшими чертами России и Грузии, очаровательная женщина — именно такой видели мою жену и я, и все те, кто был рядом со мной и с ней.

Публикации в «Новом мире» солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича», а затем «Матренина двора» были огромными событиями для всей нашей семьи. Но жена восхищалась этими выдающимися произведениями особенно, по-своему агрессивно, не терпя и не пропуская мимо ушей ни одного критического замечания, которые кое-кем инициировались в то время.

Когда умер Твардовский, один из моих знакомых, работавших в то время в КГБ, сказал мне, что похороны, несомненно, приобретут политический характер и будут зафиксированы все, кто примет в них участие. Об этом разговоре я даже не рассказал Лауре, зная заранее, что она обязательно пойдет на похороны. И не потому, что была лично знакома с Твардовским — этого не было, а потому, что присутствие на проводах из жизни этого выдающегося человека считала своим долгом. И уверен, что ее ничто не могло бы остановить. Чувства гражданственности и справедливости были в ней неистребимы, и, что очень важно, она руководствовалась этими чувствами сугубо «для себя», а не демонстрировала их другим — смотрите, мол, какая я.

Лаура прекрасно писала. У нее был