Последний Фронтир. Том 1. Путь Воина - Вероника Мелан

— Бесполезно. Не важно. Бессмысленно, Дэнни. Не корите себя.

Он и так был к ней добр — незнакомый мужчина из незнакомого города. Отказался брать деньги за номер, за еду, все предлагал и предлагал посильную помощь — позвать доктора, набрать деньги на обратный билет домой — попросту не знал о том, что у нее больше нет дома.

А больница… Белинда много думала об этом после того, как проснулась в полутемном номере, лежа в кровати и чувствуя ноющую боль в груди. Ей нужна хорошая больница, дорогая — полное обследование, лекарства, наверное, много лекарств, а денег так мало — ей не хватит. Тысяча долларов — это очень мало, а врачебная помощь нынче стоит дорого.

— Пусть он Вас осмотрит — наш доктор. Он — неплохой специалист.

— Не нужно.

— Но Вы ведь…

— Я в порядке.

— Да.

Администратор грустно кивнул, поставил перед собой суп, взял ложку, повозил ей в бульоне.

— Вы ешьте. Там еще есть салат, второе. Я чай заварил.

Она ела. Не ощущая вкуса, продолжая размышлять о том, что, уехав отсюда, не сможет оплатить полноценное лечение, и, значит, придется там, куда она приедет, снять комнату и сразу же выйти на работу, чтобы накопить на жилье, на еду, а потом уже на докторов. Но как работать в таком состоянии? Замкнутый круг.

— Риана — моя знакомая, — Дэнни старался вести беседу ни о чем, чтобы хоть как-то заполнить тишину маленькой каморки, в которой помещался стол, два стула и один небольшой шкаф. Из-за занавешенного окна в приоткрытую форточку влетал пропитанный влагой воздух. Снаружи все еще капало. — Она готовит мне, добрая. Просилась сюда уборщицей, но я не взял — куда ей дополнительная нагрузка при больной пояснице? Я убираю номера сам. Как умею.

Теперь глаза не хотелось поднимать Белинде. Сменить бы тему, но на какую? Капал и капал за окном дождь.

— Скажите, а у Вас здесь всегда льет?

Долговязый мужчина улыбнулся.

— Почти постоянно в это время года. Нет, Вы не подумайте — Ринт-Крук замечательный, здесь бывает и хорошая погода, но больше летом. Весной тоже очаровательно — все цветет. А вот сейчас — осенью, — да, подтапливает. Но ведь тоже красиво.

Красиво? Может быть. Если есть сменная одежда, резиновые сапоги и добротный зонт. А еще красивее эти сырые вечера, вероятно, выглядят, если созерцать их изнутри маленького уютного коттеджа, сидя в кресле перед камином и потягивая горячий какао.

— А Вы давно здесь живете?

— Давно. Уже несколько лет. Переехал из шумного Пембертона.

— Не жалеете?

— Нет. Такой воздух!

Да, воздух действительно чудный, как будто даже целебный.

— Я покажу Вам окрестности, если останетесь.

Остаться? Зачем ей оставаться, где? На что жить? Устроиться в отель уборщицей? Всю оставшуюся на Уровне жизнь смотреть на строгие и неприступные холмы, ходить гулять к мосту, смотреть на реку? При условии, что сможет вылечиться и нормально ходить, а то ведь пока хромота. Нет, оставаться нет ни смысла, ни желания.

— Я не останусь.

Салат с крабовым мясом оказался, по мнению Лин, слишком жирным из-за заправки, а вот вареную картошку с котлетой она съела до последнего кусочка. И теперь чай — невкусный, горьковатый, но крепкий. Чай и тишина; перестук капель по подоконнику, скрип половиц под ножками стульев, неловкое молчание между почти незнакомыми людьми.

— А куда Вы теперь?

Куда?

И об этом она тоже долго размышляла. Корила себя на странное принятое решение, вновь изнасиловала себе мозг упреками, но сердцем знала: сделаю, как решила. Почему? Нет ответа. Может, потому что ей все равно? Потому что не важно, куда дальше, как и зачем.

— Я… Дэнни, я хочу у Вас спросить об одном месте.

— Спрашивайте. Расскажу все, что знаю.

— Холм Тин-До. Монастырь. Вы подскажете, как его найти?

Из-за стекол очков на нее взглянули крайне удивленные круглые глаза седого администратора.

— Они туда никого не пускают. Нет, Белинда, не подумайте, что я отговариваю, но этот монастырь — странная святыня за закрытыми дверями. И они не принимают паломников. И учеников, насколько я знаю, тоже.

Дэнни тер и тер линзы круглых очков носовым платком так тщательно, будто хотел сделать их в два раза тоньше. Смущался, нервничал, если смотрел на Лин, то вскользь, бегло, стараясь не выказать взглядом упрека.

«Сумасшедшая, зачем Вам? Кто Вам про него сказал?»

Нет, вслух этого не звучало, но Белинда читала вопросы по испещренному морщинами лицу — кто сказал? Никто. Призраки. А насчет того, что монастырь не упомянут в брошюрах для туристов, — так она об этом знает. Пролистала их все.

— Там… понимаете, туда очень сложно добраться. Мы и сами — жители Ринт-Крука — знаем об этом месте лишь теоретически. Там, вроде бы, живут монахи, но чем именно занимаются, кому молятся, нам неизвестно. Говорят, что, если на холм попробует взойти незваный гость, духи холма Тин запутают ему дорогу, хотя — опять же только теоретически, так как я сам не ходил — к монастырю ведет лишь одна дорога.

— Туда можно доехать?

— Доехать? Нет, что Вы. Только пешком, причем очень высоко. Тин-До — самый высокий холм в округе. А как, простите, Вы про него узнали?

Не удержался, спросил — пересилило любопытство.

— Рассказал кто-то. Не помню.

Белинда смотрела на пластиковый коврик-салфетку под тарелками — водила по той коротким ногтем. Рассказывать Дэнни про свои галлюцинации она не собиралась.

— А до самого холма далеко?

Полутемная комната, запах супа; качнулась на окне занавеска.

— Четырнадцать километров примерно. А оттуда тропа в гору.

— Высоко в гору?

— Да, высоко.

— Дэнни, Вы ведь хотели мне помочь? — администратор смотрел на нее с сочувствием и упреком одновременно — мол, хотел, но теперь Вы меня практически подставляете. — Вы можете найти того, кто довезет меня до холма? И помочь собрать в дорогу еду. Я заплачу.

Он печально кивнул. Затем отрицательно покачал головой:

— Платить не надо — я ведь перед Вами виноват.

— Вы не виноваты.

Дэнни ее не слышал:

— Таксист — мой знакомый. Он вас довезет. Белинда… Лин — могу я Вас так называть? Вы ведь понимаете, что ждать он…

«Не будет».

— А ждать меня и не нужно.

— Но Вы не сможете оттуда позвонить — на том холме нет связи. Не сможете вызвать такси, не сможете… вернуться.

Она смотрела не на него — мимо него. Молчала долго, затем произнесла без вызова, но и без сожаления — тихо, ровно: