Прощай, гвардия! - Дмитрий Дашко

Покончив с «трапезой», я поманил к себе служку и завел с ним речь насчет женского общества. Сначала мне показали на дрыхнувшую возле печки бомжиху, от которой за версту несло махоркой и мочой. Видимо, для невзыскательных клиентов годилась и она. Я нахмурился и, показав зажатый между пальцами медный пятак, дал понять, что эта Афродита для моих телесных утех не подходит.

Обслуживавший меня парнишка сбегал наверх и вернулся с радостной вестью, что у «мамзель» Чарыкиной как раз имеется свободная девушка, причем «из немок, кожей белая, статью видная, на зад крепкая, политесам разным и благородному обхождению обученная».

— Ежели господину угодно, он может пройти. Его ждут-с.

Я заулыбался и потопал по скрипучей лестнице на второй этаж, отданный исключительно под вертеп. Обстановка там была немногим лучше. Определенный уют создавали вытоптанные дорожки и веселенькие обои на стенах, изображавшие не то Бахуса, не то Купидона, а может, и вовсе нечто третье, ибо в греко-римской мифологии я разбирался на единицу с минусом, хотя старые советские мультики про минотавров, аргонавтов и прочих язонов безумно любил. Но сюжеты в них, если верить моим школьным учителям, были весьма купированы по сравнению с оригиналами.

Вдоль стены находились двери в «кабинеты». В одном, как предполагалось, и разместился беглый Левицкий. Знать бы в каком.

Внезапно ближайшая дверь справа открылась наполовину. На пороге с подсвечником в руках появилась женщина весьма плотного телосложения, в длинной рваной ночнушке.

— Деньги покажи, — велела она гнусавым голосом, наводившим на мысли о нелеченном венерическом заболевании.

А может, ну его, этого Левицкого?! Его пребывание в таком клоповнике вкупе с услугами местных жриц любви я бы смело приравнял к каторжным работам во глубине сибирских руд. Наверняка он уже успел нахватать тут болячек больше, чем у собаки блох.

Превозмогая нахлынувшее отвращение, я вынул из кармана кошелек и позвенел его содержимым перед женщиной.

Удовлетворенная мамзель Чарыкина (а кто это мог еще быть, кроме нее?) кивнула и сделала приглашающий жест рукой:

— Заходи, господин хороший. Скоро к тебе придут. Не пожалеешь.

Пока она со слоновьей грацией шагала по половицам, я, глядя на ее совершенно неаппетитный округлый зад, прикидывал, можно ли добиться от нее силой или подкупом информации о прячущемся Левицком.

Вряд ли. На такие мысли меня надтолкнул появившийся сзади здоровяк, который был на голову выше тех вышибал, что встречали у входа в кабак. Он молча наблюдал за моими действиями. Я сначала хотел под видом пьяного вломиться в парочку дверей, чтобы проверить, не за ними ли прячется Левицкий, но суровый взгляд верзилы заставил отказаться от этого намерения.

Из оружия при мне была только шпага. От пистолета, настойчиво предлагаемого Кругловым, я отказался по ряду соображений. Скрыть его от внимательных глаз кабатчика, слуг и уж тем более вышибал все равно бы не получилось. А шпага… Дворянин я или право имею?

Комната свиданий напоминала школьный пенал — вытянутая и узкая. Вмещалась в нее только кровать с высокими спинками и без всяких стыдливых балдахинов. Постельное белье не меняли с момента основания Петербурга. На обоях виднелись кровавые следы от раздавленных клопов. Удушливо пахло потом, немытым телом, мускусом и какой-то дрянью, отдаленно похожей на ароматические палочки.

Я присел на кровать и стал при открытых дверях дожидаться обещанную «немку». Возможно, через нее мне удастся выведать про Левицкого.

Она появилась минут через пять: довольно миловидная девушка, рыженькая, слегка в конопушках. Исключительно ради смеха я поприветствовал ее на немецком и быстро понял, что язык этот, как и прочие иностранные, был ей незнаком. Так я и думал. Красотка оказалась отечественного разлива.

Закрыв входную дверь, девушка скинула с себя одежду и хотела сразу перейти к делу, но я положил перед ней рублевик и задал вопрос о Левицком. Видя, что она колеблется (и хочется и колется), пришлось пойти на дополнительные траты. Рядом с монетой появилась вторая, точно такая же. Рыженькая нервно сглотнула. Еще немного, и лед тронется.

— Не бойся, — сказал я. — Это твое.

За два рубля меня снабдили информацией по самую маковку. Теперь я знал все. Осталось только извлечь из этого пользу.

Закончив «исповедь», девица вопросительно посмотрела на меня.

Требовать от нее еще и профессиональных услуг я не собирался и отрицательно покачал головой.

Себе дороже выйдет. Треть армии и без того имела целый букет венерических заболеваний. Вливаться в эти стройные ряды я не хотел. К тому же в Питере, под бдительным оком будущего тестя и рядом с дорогой невестой Настюшкой, я намеревался вести себя, как полагается «руссо туристо, облико морале».

— Отдыхай. — Я выразительно похлопал по кровати. — Поспи или просто подремли, а я пока в коридор выгляну.

Девица сделала испуганные глаза:

— Барин, а не боишьси, что тебя убьют?

— Боюсь, — кивнул я.

— Там, в коледоре, Угрюм бывает, что стоит. Смотри, барин, как бы не приласкал он тебя. У него рука, — рыженькая приподняла руку, сложила пальцы в кулачок, — у какая! Кажный кулачище с пуд весом.

— Вот и проверим.

Угрюм, здоровенный мужичина, исполнявший обязанности стража порядка в заведении мамзель Чарыкиной, никуда с поста своего не делся. Разве что повернулся ко мне спиной и, склонившись в три погибели, подслушивал охи и ахи из соседнего «нумера».

По всему выходило, что ничто человеческое ему не было чуждо.

Пока он пускал слюни, я перерыл всю комнатушку в поисках предмета потяжелей. Идти на этого «еракла» с голыми руками было бы чистой воды сумасбродством. Идеальный вариант — ковш экскаватора, но, по понятным причинам, с этим у меня были проблемы.

В итоге взгляд остановился на чугунном ночном горшке, спрятанном под кроватью. Весило это изделие нелегкой промышленности килограммов пять-шесть. Вдобавок было снабжено удобной ручкой. Не ночная ваза, а идеальное оружие для снятия часовых.

Ступая на цыпочках, я осторожно подобрался к Угрюму, хотя мог бы особенно и не стараться. События, разворачивающиеся за стенкой, заинтриговали его настолько, что он не среагировал бы даже на взрыв гранаты в двух шагах от него.

Чугунный горшок и не менее чугунная голова пришли в соприкосновение. Я вкладывал в удар всего себя, всю душу, потому он получился что надо. Угрюм закатил глазки и улегся на пол. Думаю, все его потери здоровья в итоге сведутся к легкой форме головокружения да набитой шишке.

Эта помеха была устранена. Но нельзя было допустить, чтобы кто-то увидел Угрюма в таком положении. Я затащил его в свою комнатушку и бросил прямо перед кроватью, на которой, испуганно открывая и закрывая рот, полулежала рыженькая.

— Пусть он тут пока побудет. Ладно? — вежливо попросил я.