Манускрипт всевластия - Дебора Харкнесс

— Про нейронные механизмы и префронтальную кору?

— Домашнее задание сделала, молодец, — одобрил Крис. — За его ранними публикациями я не очень следил, он меня больше интересует как химик, но работы о волках вызвали большой шум.

— Почему?

— Он столько знал о выборе ими мест обитания, формировании социальных групп и спаривании, как будто сам волком был.

— Может, так оно и есть. — Реплика, задуманная как непринужденная, вышла завистливой и резковатой.

Мэтью Клермонту сверхъестественные способности почему-то не мешали делать карьеру. У меня появилась уверенность, что уж он-то непременно потрогал бы иллюстрации в «Ашмоле-782».

— Это было бы самое легкое объяснение, — Крис не обратил внимания на мой тон, — но поскольку он не волк, остается признать, что он очень талантлив. Именно на основе этих работ его приняли в Королевское общество. Его называли вторым Аттенборо,[16]но после этого он как-то скрылся из виду.

Еще бы ему не скрыться.

— А когда появился опять, занялся химией и теорией эволюции?

— Да, но эволюция — вполне естественный переход от волков.

— Почему он интересует тебя как химик?

— Ну… он ведет себя так, будто открыл нечто крупное.

— То есть? — нахмурилась я.

— Нервозно. Мы в таких случаях отсиживаемся в лабораториях и не ездим на конференции, боясь ляпнуть лишнее и навести на след кого-то другого.

— Как волки. — Я теперь многое знала о них. Настороженное поведение, которое описал Крис, было свойственно как раз норвежскому волку.

— Точно, — засмеялся Крис. — Он никого там не покусал? Или, может, на луну воет?

— Не слыхала. Он всегда был таким отшельником?

— Чего не знаю, того не знаю. Он имеет степень по медицине и должен, по идее, принимать пациентов, хотя как клиницист никогда не славился. Волки его тоже любили, но на симпозиумах он уже три года не появлялся. Погоди-ка… что-то такое было.

— Что именно?

— Он делал доклад — тему не помню, — и какая-то женщина ему задала вопрос. Нормальный вопрос, умный, но он ей ничего толкового не ответил. Когда она проявила настойчивость, он взбесился. Мой приятель там был — говорит, никогда не видел, чтобы вежливый, казалось бы, человек приходил в такой раж.

Я застучала по клавишам, разыскивая информацию об этом скандале.

— Доктор Джекил и мистер Хайд? В Сети об этом ничего нет.

— Неудивительно. Химики не любят выносить сор из избы. Не хватало, чтоб бюрократы, решая вопрос о грантах, думали, что все мы буйнопомешанные. Это прерогатива физиков.

— А Клермонт получает гранты?

— Да-а. По уши обеспечен. За его карьеру можешь не беспокоиться. Репутация мужского шовиниста, которую он приобрел, не остановила притока средств. Слишком уж он хорош как ученый.

— Ты с ним встречался когда-нибудь? — Я надеялась, что Крис сможет что-то сказать о его характере.

— Нет. Таких, кто его лично знает, наберется всего пара десятков. Зато рассказов о нем ходит много. Интеллектуальный сноб, лекций не читает, женщин не любит, на письма не отвечает, аспирантов не берет.

— Ты, похоже, думаешь, что все это чушь.

— Не то чтобы чушь — просто это не так уж важно, если он раскроет тайны эволюции или вылечит болезнь Паркинсона.

— Послушать тебя, так он нечто среднее между Солком[17]и Дарвином.

— Неплохая аналогия, знаешь ли.

— Настолько гениален, да? — Мне вспомнилось, с какой сосредоточенностью Клермонт вгрызался в бумаги Нидема. Может, и гениален.

— Ага. Если б я любил спорить, — Крис понизил голос, — поставил бы сотню долларов, что он рано или поздно получит Нобелевку.

Крис — вот кто был гений, не знающий, что Мэтью Клермонт — вампир. Никакой Нобелевки не будет: вампир позаботится о том, чтобы его анонимность не нарушалась. Нобелевских лауреатов фотографируют.

— Ладно, спорим, — засмеялась я.

— Начинай копить, потому что это пари ты не выиграешь.

В прошлый раз проиграл он: я спорила на пятьдесят долларов, что его примут в штат раньше меня. Свою ставку он держал за рамкой фотографии, снятой в тот день, когда ему позвонили из фонда Макартура — той, где он глуповато улыбается, запустив руки в тугие черные кудри. Должность он получил спустя девять месяцев.

— Спасибо, Крис, ты мне очень помог, — сказала я искренне. — Возвращайся к своим ребятам, пока они чего-нибудь не взорвали.

— Да уж, пойду проверю. Пожарная тревога не включалась пока, уже хорошо. — Он помолчал и сказал: — Колись, Диана. Тебя ведь не то волнует, что ты можешь сказать глупость Клермонту на коктейле — ясно, что дело касается твоей научной работы. Что в нем так тебя зацепило?

Иногда Крис, кажется, подозревал, что со мной не все ладно, но не могла же я сказать ему правду.

— У меня слабость к умным мужчинам.

— Ладно, можешь не говорить, врушка, — вздохнул он. — Только будь осторожна. Если он разобьет тебе сердце, мне придется надрать ему задницу, а я очень занят в этом семестре.

— Не разобьет, — заверила я. — Просто коллега, у которого широкий круг чтения.

— Такой мозг обязательно захочет подобрать к тебе ключик. Спорю на десятку, он еще до конца недели куда-нибудь тебя пригласит.

— Вижу, жизнь тебя ничему не учит, — опять засмеялась я. — Идет. Десятка или ее эквивалент в фунтах.

Мы распрощались. Знаний о Мэтью Клермонте у меня почти не прибавилось, зато определились вопросы. Первое место занимал следующий: почему некто, собирающийся совершить открытие в области эволюции, интересуется алхимией семнадцатого века?

Я рылась в Интернете, пока зрение не отказало. К полуночи я вся обложилась заметками о волках и генетике, но так и не догадалась, зачем Клермонту мог понадобиться «Ашмол-782».

Следующее утро выдалось серым, куда более типичным для ранней осени. Хотелось одного: надеть на себя несколько свитеров и остаться дома.

Река уж точно не манила. Я побежала в парк. Ночной привратник, которому я помахала, выразил мне свое одобрение, подняв большие пальцы.

Ноги, шлепая по тротуару, гнали напряжение прочь. Когда они достигли гравиевых дорожек Университетского парка, я дышала всей грудью и готовилась просидеть в библиотеке целый день, сколько бы нечисти туда ни сбежалось.