Принц Лестат - Энн Райс

Чистая правда. У Маарет водилась привычка навещать многих своих потомков-смертных. Особенно же она привязалась к юной Джесси. А Джесси в юности провела слишком много времени в обществе вампиров, чтобы не понять: этих «людей» отделяет от остальные некая глубокая тайна. Так что Маарет была права.

– Мне это все не понравилось, – продолжила Джесси. – Мне стало страшно, но когда я пристала к Маарет, она сказала – так надо. Мы живем в эпоху Интернета, когда любой факт проверяется столь тщательно, что хранить былые тайны просто немыслимо.

– Сдается мне, она и в этом права, – промолвил Дэвид.

– Она сказала: информационная эпоха являет собой немыслимые трудности для любого народа или общества, основанного на тайне. Сказала – те, кто живет сегодня, еще не осознали весь масштаб кризиса.

– И она снова права, – вставил Дэвид.

Я не хотел признавать вслух, но тоже вынужден был согласиться. Великую международную римско-католическую церковь эпоха Интернета и гласности повергла на колени. И это лишь один из подобных институтов.

Постоянные передачи Бенджи, блоги и вебсайты. Бродячие вампиры-отщепенцы с их вечными айфонами и фотографиями. Мобильная спутниковая связь, неизмеримо превосходящая телепатию, если надо связаться с кем-нибудь в любой части света. Революционные новинки, которые раньше и вообразить было нельзя.

– Она сказала: прошли те времена, когда бессмертный мог опекать группку людей – как вот она опекала Великое Семейство. Сказала, не сделай она того, что сделала сейчас, никакие древние записи не выдержали бы современных методов расследований. Поймите, она сказала – никто и никогда не смог бы по-настоящему понять, кто она такая и что сделала ради Великого Семейства. Мы все должны понимать: смертные всегда будут считать, что это просто-напросто выдумки, художественная литература – даже если сами прочтут все в книгах Лестата. Но рано или поздно новые поколения семьи возьмутся за новые исследования, на новом, непредставимо-глубоком уровне. Если бы Маарет не скрылась и не замела следы, все потонуло бы в оставшихся без ответа вопросах. А в результате пострадало бы само Великое Семейство. Что ж, сказала она, я все уладила. Ей потребовалось шесть лет, но труд ее подошел к концу, и она может обрести покой.

– Покой, – почтительно повторил Дэвид.

– Да. В ней чувствовалась глубокая печаль, меланхолия.

– И в то же время она не проявляла интереса ни к чему другому, – вспомнил Дэвид.

– Именно, – подтвердила Джесси. – Ты совершенно прав. Она часами слушала передачи Бенджи из Нью-Йорка, его постоянные сетования, что мы – племя сирот, что кровопийцы лишены родительского попечения. Слушала и повторяла: да-да, он прав.

– Выходит, она на него не сердилась, – удивился я.

– Ничуть, – кивнула Джесси. – Но я вообще ни разу не видела, чтобы она на кого-нибудь сердилась. Я видела только как она грустит.

– А Мекаре? – спросил я. – Она-то как поживает с тех пор, как убили Акашу? Этот вопрос давно уже не дает мне покоя, хоть я и не очень хотел в том признаваться. Как поживает истинная Царица Проклятых?

Я прекрасно знал, что Мекаре с самого начала казалась все такой же, как прежде – необщительной, онемевшей не только телом, но и духом. Таинственным существом, любившим лишь одно-единственное создание на белом свете: свою сестру-близнеца, Маарет.

– Она никак не изменилась за эти годы? – спросил я.

Джесси ничего не ответила, лишь молча поглядела на меня. Лицо ее дрогнуло. Я уж думал – расплачется, но она сумела снова взять себя в руки и перевела взгляд на Дэвида.

Тот откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул.

– Мекаре никогда и никак не показывала, понимает ли, что с ней произошло, – ответил он. – Поначалу-то Маарет еще надеялась.

– Если в ней и жив еще разум, – промолвила Джесси, – никто не в силах до него достучаться. Не знаю, сколько времени потребовалось моей тете, чтобы с этим смириться.

Я не был удивлен – но пришел в ужас. Всякий раз, когда только жизнь сводила меня с Мекаре, я чувствовал себя крайне неуютно. Нелегко иметь дело с существом, что внешне напоминает человека, но более им не является. Как ни крути, а все вампиры на самом-то деле люди – и никогда не прекращали быть людьми. Они могут утверждать, что являются людьми лишь в большей или меньшей степени – но все равно все они люди, с людскими мыслями, желаниями, человеческой речью. Лицо же Мекаре было не выразительней звериной морды: столь же загадочное и непостижимое. Лицо существа, с виду наделенного разумом, но совсем иным, чем мы все.

– О, она понимает, когда сестра рядом, и умеет выказать любовь к ней, – сказал Дэвид, – но помимо этого я никогда не слышал, чтобы Мекаре высказывала хоть какую-то внятную и членораздельную мысль. Джесси тоже о таком не слыхивала. Насколько мне известно, и Маарет тоже.

– Но она остается кроткой и послушной? – уточнил я. – Она же всегда была очень и очень покорной, да? В этом тоже все по-прежнему?

Ответом мне стало молчание. Джесси беспокойно покосилась на Дэвида и снова повернулась ко мне, точно только сейчас расслышала мой вопрос.

– Так и в самом деле казалось. Поначалу. Маарет проводила многие ночи, даже недели с сестрой – разговаривала с ней, гуляла, обходила все их владения. Она пела ей, играла на музыкальных инструментах, усаживала сестру с собой перед телевизором, ставила для нее фильмы – яркие красочные фильмы, полные света и солнца. Не знаю, помнишь ли ты, как велики были наши владения в джунглях – все эти салоны и прочие комнаты! – какое обширное пространство было там выделено для уединенных прогулок. Они всегда были вместе. Маарет делала все, что только в ее силах, чтобы расшевелить Мекару.

Я помнил просторные тенистые переходы, за решетками ограждения которых бушевали джунгли. Орхидеи, громкоголосые дикие птицы из Южной Америки с длинными синими и золотыми перьями, лозы, роняющие розовые и желтые цветы. А на верхних ветвях, если память не изменяет мне, весело щебетали крохотные бразильские обезьянки. Маарет собрала там всех мелких разноцветных тропических зверьков и птиц, да и растения тоже. До чего же прекрасно было бродить по тропкам парка, обнаруживая потаенные живописные гроты, ручейки, даже небольшие водопады – в самом сердце лесов, но в то же время в полной безопасности.

– Однако я быстро поняла, – продолжила Джесси, – что Маарет разочарована, жестоко разочарована, хотя ни за что на свете не признается в том. Все эти бесконечные века поисков Мекаре, вера, что та все еще жива – и вот наконец Мекаре объявляется, чтобы исполнить проклятие, выступить против Акаши… а что потом?

– Представляю, – посочувствовал я, вспоминая бесстрастную маску лица Мекаре, совершенно пустые глаза – глаза французской куклы.

Джесси продолжила рассказ. Гладкий лоб ее перечеркнула морщинка, светло-рыжеватые брови лучились под светом лампы.

– Никто не говорил об этом. Ни упоминаний, ни заявлений, ни решений. Но долгие беседы прекратились. Ни чтения вслух, ни музыки, ни фильмов. Осталась лишь чисто физическая привязанность: совместные прогулки рука об руку – или же Маарет читала, а Мекаре недвижно сидела рядышком на скамье.