Дитя любви - Карен Робардс

Дэвид выглядел таким несчастным и одиноким, что у нее разрывалось сердце.

Не обращая внимания на неприятный запах, шедший из мусоросжигателя, и не боясь испачкать о траву светлые шелковые шорты, Мэгги присела рядом. Ее изысканный костюм – кремовый пиджак и белая шелковая блузка – не подходил для того, чтобы сидеть у дымящего мусорника, но она не думала об этом и села, так же, как и он, обхватив колени руками.

– Привет!

Дэвид искоса взглянул на нее. Едва заметные, но предательски проступившие на щеках пятна и припухлость вокруг глаз говорили о том, что он плакал, а этого в последнее время с ним не случалось; он считал, что плакать в одиннадцать лет – стыдно и недостойно. Мэгги стало еще больнее. Ей хотелось обнять его, но она лишь плотнее обхватила колени и улыбнулась.

– Что тебе нужно? – резко бросил он в ответ.

– Хочу поблагодарить тебя за подарок. Он чудесный и очень мне нравится.

Еще один косой взгляд, уже менее враждебный.

– Папе он не понравится. Он говорит, что рисуют только слюнтяи.

Мэгги промолчала, с трудом сдержав слова, вот-вот готовые сорваться с губ. Ей всегда нелегко было определить, до какой степени она может не соглашаться с мнением Лайла. Стоит сказать лишнее слово, как Дэвид тут же примется защищать его, но и оставлять подобные высказывания без ответа тоже нельзя.

– Видишь ли, Дэвид, иногда папа может быть не прав, не во всем прав, ты ведь знаешь, – тихо проговорила Мэгги.

Повернувшись, он зло посмотрел на мать.

– В этом он прав. Я – слюнтяй! Я даже не умею как следует играть в гольф!

Вот они и добрались до сути. Отбросив лишние слова, она решила сказать главное.

– Ты очень хорошо играл. Из двадцати пар вы с папой заняли седьмое место. Это хорошо.

– «Хорошо» не значит «отлично»! Папа сказал, что мы могли выиграть, если бы я все не испортил!

Мэгги даже стиснула зубы, чтобы не высказать все, что она думала о Лайле.

– Ты ничего не испортил, Дэвид, ты просто промахнулся. Игроки часто промахиваются, даже самые известные. Поверь мне, даже твой отец делал неверные удары. В игре это Неизбежно.

– Я подвел папу, – еле слышно произнес Дэвид. Мэгги хотелось прижать его к себе, утешить, и опять она не осмелилась. Помолчав минуту, она сказала:

– Дэвид, а может быть, это папа подвел тебя? Ты не задумался над этим? Ведь он должен гордиться, что ты играл так хорошо и вы заняли седьмое место, а не сердиться из-за того, что не заняли первое!

Какое-то время он не отрываясь смотрел на мать, и на мгновение у Мэгги мелькнула надежда, что ей удалось снять с него розовые очки, через которые он смотрел на Лайла, но затем страшная гримаса исказила его лицо и он вскочил на ноги.

– Да что ты в этом понимаешь? – срывающимся голосом выкрикнул Дэвид. – Папа говорит, что там, где ты выросла, вообще не знают, что такое гольф. Он сказал, что, когда он на тебе женился, ты была чуть ли не проституткой, а проститутки не играют в гольф!

– Что? – с трудом выговорила она.

Дэвид не ответил. Как-то странно посмотрев на нее, он повернулся и, не говоря ни слова, убежал. Через секунду он уже скрылся за стеной клуба, затем пересек лужайку, откуда доносились крики и смех детей, и вскоре исчез за небольшим холмом. Мэгги сидела не двигаясь, словно ее ударили в живот.

Как смеет Лайл говорить о ней такое ее сыну! Ослепляющая злость обрушилась на нее горячей волной, и в душе она проклинала его, называя всеми бранными словами, какие только могла вспомнить. Это был не первый случай, когда Лайл проявлял исключительную жестокость в войне, которую они вели за Дэвида. Она должна посмотреть правде в лицо: Лайл использует любые средства, даже самые грязные, чтобы окончательно и бесповоротно настроить против нее сына. Чтобы одержать верх, он не пощадит даже его чувств. Но сказать мальчику, что его мать была чуть ли не шлюхой? Такое не прощается!

Вспомнив о «подарке», который утром ей передал Ник, она похолодела.

Лайл не знает, что несколько раз она выступала в ночном баре, и никогда не должен узнать. Пленка и фотографии не должны попасть в его руки. Если это случится, то первым делом он покажет их Дэвиду. Представив, что может подумать Дэвид, она внутренне содрогнулась.

У нее остается лишь одно средство, чтобы защитить себя и вырвать Дэвида из рук Лайла: сказать правду, а значит – заставить страдать самого Дэвида, но этого она допустить не может. Да и для правды слишком поздно.

– Миссис Форрест, ваш муж послал меня найти вас. Он просит вас вернуться в клуб, скоро начнут собираться гости.

Подняв «глаза, Мэгги с удивлением увидела, что перед ней с непроницаемым лицом стоит официант. Она настолько погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как он подошел. В честь дня ее рождения Лайл устраивал прием для членов семьи, друзей и коллег. Каждый год этот прием служил как бы официальным началом торжеств по случаю скачек, ну и, конечно, Лайл не упускал возможность лишний раз показать всем, какой он внимательный муж. От этой фальшивой показухи Мэгги тошнило, но ей ничего не оставалось делать, как улыбаться и терпеть. Она хотела только одного: не слышать произносимых вполголоса слов о том, как на удивление удачно сложился у Лайла брак, а ведь поначалу… Она боялась, что при этом ее вырвет.

– Который час? – спросила Мэгги и поразилась, как быстро летит время. Вокруг уже сгущались сумерки. Задумавшись о Дэвиде, она и не заметила, что солнце скрылось за горизонтом.

– Начало седьмого, мэм.

Заранее упаковав платье, которое Мэгги выбрала для приема, и положив соответствующие туфли и необходимые украшения, Луэлла передала все Типтону, который затем привез вещи в клуб, и теперь они ждали ее в дамской гардеробной. Он же должен забрать Дэвида и отвезти его домой. Там с ним будут Луэлла и Вирджиния, которая еще несколько лет назад отказалась присутствовать на приемах, заявив, что уже слишком стара для них. Так что о сыне она могла не беспокоиться, скорее всего, вечером он будет играть с бабушкой в карты у нее в комнате и смотреть телевизор. Вирджиния, возможно, не слишком благоволит к ней, но Дэвида она обожает, а заметив, что он расстроен, наверняка развеселит его.

С ним все будет хорошо. Он, наверное, уже забыл их последний разговор, ведь детям не свойственно долго помнить неприятности, а утром она поговорит с ним о том, что сказал ему Лайл. Мальчик знает, что она росла в бедности, что из семьи у нее никого не осталось и что у нее никогда не было того, что всегда было у Форрестов. Вот, собственно, и все, что ему было известно о своей матери. Видимо, пришло время, когда она должна сама рассказать ему о себе, вернее, рассказать то, что может.

Позже она еще раз обо всем подумает, а теперь, чтобы не вызвать ярости Лайла, она должна улыбаться счастливой улыбкой.

Достаточно одного скандала в день, два – это уж слишком. Мысленно посылая проклятия в адрес мужа, Мэгги поднялась с травы.