Старый пёс - Александр Щеголев

— Твои — вот, — чужим голосом сообщает друг-эксперт, показывая на каталки.

Всё чужое, всё лишнее — лица, вздохи, запахи. Сконцентрированное в воздухе острое сочувствие. Чужие руки приподнимают простыню. Всё лишнее, кроме… кроме…

Да, это она.

Неужели муж на что-то надеялся?

Женщину собрали в одно целое, то ли временно, ради этого визита, то ли насовсем: и голова, и прочие части тела здесь же, на положенных местах.

На положенных…

— Открой целиком, — командует посетитель.

Эксперт подчиняется без единого возражения. Туловище зашито крупной нитью («от зобка до лобка», как шутят патологоанатомы), вскрытие уже произведено. На животе — черный знак, стилизованная буква «Д».

— «Динамо», — подсказывает верный зам. — Спортклуб.

Как будто и без подсказки не ясно. Спортивные успехи, достигаемые представителями МВД, никогда не давали бандитам покоя.

— Рисовали, похоже, паяльной лампой, — добавляет другой опер. — Паяльная лампа, кисти раздроблены… Походу — пытали. Суки.

— Она в «Динамо» не играла, — словно бы удивляется муж. — В «Луче», но очень давно.

Он задерживается взглядом на обнажённом теле перед собой, откровенно любуясь. В последний раз. Его жену красавицей никак не назовёшь: длиннющая, жилистая, плоская, с развитым плечевым поясом, в общем, типичная гандболистка. Мячики швыряла со снайперской точностью и убойной силой, что справа, что слева (может, за это и лишилась обеих рук?). Но есть, есть в таких вроде бы неказистых особах своеобразная прелесть! И есть, слава богу, достойные их мужчины, понимающие эту прелесть и способные выдержать их неуёмную страсть…

Он подходит ко второй каталке. Простыню снимает самостоятельно.

Слышен отчётливый всхлип. Нет, это вовсе не отец убитого мальчика дал слабину, просто среди соратников, пришедших его поддержать, затесалась леди. Если точнее, Железная Леди, прозванная так за жесткость в делах. А тут не выдержала.

Он целует сына в ледяной лоб, после чего роняет в воздух:

— Когда их отдадут?

— Пока неизвестно.

И тогда он широким жестом прикладывается к бутылке, после чего, не оборачиваясь, шагает к выходу.

— Вас подвезти? — крутится под ногами встревоженный зам. — Я на своей.

Качнувшись, шеф хватается за косяк. Подчинённые переглядываются. Командира мотает и заносит, как в шторм. Когда из бутылки выплёскивается, он чертыхается. На улице его зам предпринимает последнюю попытку посадить шефа к себе в автомобиль и, ясное дело, нарывается.

— Отскочи, ученичок!

Командир залезает в свой «жигуль» и резво стартует, будто у него гоночный болид, а не видавшая виды жестянка.

Странно, ни во что не врезается…

…Врезается через несколько часов — уже под вечер. Приехал на семейную дачу, на ту самую, где два дня назад… он бьёт головой о руль, трижды просигналив о своём прибытии, и застывает на некоторое время. То обстоятельство, что машина, пробив кусты рябины, со скрежетом воткнулась в стальную ограду, его не беспокоит; это, собственно, его ограда, его дом. Хорошо, скорость была скромная: посёлок расположен на горке, не разгонишься. Впрочем, чужой оказался бы дом — тоже плевать… Он вылезает из салона, бросив на пассажирском сиденье и табельное оружие, и служебное удостоверение.

Главное, бутылка водки при нём, это, согласитесь, и впрямь сегодня главное.

Бутылка вряд ли следующая по счёту (после морга), и даже вряд ли из первой партии. Скорее, из нового ящика.

А перед поездкой на дачу он побывал в московской квартире… Ещё одно тяжкое воспоминание.

Забыть!

Оказалось, старший сын ждал его дома. Московский дворик возле Цветного бульвара, центр города. Отсюда удобно пешком ходить в Главк… было удобно… А юноша сбежал из Долгопрудного, где едва начал учиться в МФТИ (факультет радиотехники и кибернетики) и где поселился в одной из многочисленных общаг. Родители предлагали ему снять где-нибудь там непритязательную квартирку, — нет, не захотел отрываться от коллектива.

Сын сидел на лестнице, в квартиру даже не заходил. За спиной — любимый рюкзачок, распухший от вещей, словно человек в поход собрался.

Закричал сразу, как увидел отца:

— Где ты был, когда их убивали?

Тот выронил пакет. Часть бутылок разбилась, пахучий ручеёк побежал по ступенькам.

— Во Владикавказе. Сегодня вернулся.

— Зачем сегодня, если можно через месяц?

— Как сообщили, так и вернулся… Пойдём в квартиру, весь дом слышит.

— Да насрать на твой дом! Не смог их защитить, товарищ супермен! Всё из-за тебя, из-за твоей работы!

— Малыш… мальчик мой…

— Не дотрагивайся до меня! Помнишь, мать тебе говорила? Я своими ушами слышал. Она говорила, когда кто-нибудь из нас умрёт, ты обязательно будешь в командировке. Ну, вот и… Надеюсь, хотя бы мир спас.

Юноша побежал вниз, грохоча кожаными берцами, а мужчина даже не пытался его задержать. Грохнула дверь подъезда — как взрыв…

Всё, прожито и забыто.

Человек, бросив свой «жигуль», бредёт по посёлку вниз по улице. Чтоб добраться до озера, надо спуститься и — желательно — сохранить равновесие. Очередной глоток ему в этом помогает. Из-за заборов на него смотрят.

— Пойду скупаюсь, — машет он рукой.

— Вода ж холодная, — протестует кто-то смелый.

— Нормально. Эт-ты в Подкумке ещё не плавал.

— Остановите его кто-нибудь, — голосит женщина с добрым сердцем.

— Отставить! Вода чистая, офицер должен быть чистым!

— Ты бы хоть не пил…

— Согласен, — признаёт свою ошибку «офицер», доставая из кармана пиджака новую ёмкость. — Надо меньше пить…

Он спускается до пляжа, повторяя эту незатейливую мысль: «Надо меньше пить… Надо меньше пить…»

Раздевается, одежду аккуратно складывает.

Посёлок расположен на так называемой другой стороне водохранилища, дальней от Москвы. Неподалёку, например, известное товарищество «Авион», построенное и заселённое лётными пенсионерами и их родственниками. На «другой стороне» не найдёшь жлобских дворцов и усадеб с вертолётными площадками, нет здесь и пансионатов с медсёстрами (и медбратами), которые оказывают эскорт-услуги, здесь всегда жили и будут жить обычные советские люди.

Обычные люди, может, и рады бы вмешаться, да что-то им мешает. Возможно, абсолютная уверенность, с которой действует слетевший с катушек дачник.

Он раз плеснулся — вылез, обтёрся тельняшкой. Два плеснулся — вылез. К водочке не забыл приложиться. Снова в воду… И так всё это обыденно, что люди успокаиваются. Вода и вправду холоднющая, мужик быстро протрезвеет, думают они, теряя к происходящему интерес.