Крепкие мужчины - Элизабет Гилберт

Такой вариант Рут Томас был больше по душе. Средняя школа в Рокленде ее бы вполне устроила. Она, собственно, и ожидала, что ее пошлют туда. Но для нее сделали исключение, очень дорогостоящее исключение – частное образование вдали от дома. Мать Рут, которая теперь жила в Конкорде, штат Нью-Гемпшир, считала, что девочка должна в своей жизни увидеть что-то еще, помимо рыбаков, пьянства, невежества и сурового климата. Отец Рут угрюмо и молчаливо дал согласие, так что у нее не было выбора. Она уехала в эту частную школу, ни от кого не скрывая, что это ей совсем не нравится. Она читали книжки, учила математику, не обращала внимания на других девочек. Каждое лето она приезжала на остров. Мать предлагала другие варианты, ну, к примеру, летний лагерь, путешествия, поиск интересной работы, но Рут от всего этого отказалась настолько решительно, что мать от нее отстала.

Рут Томас для себя твердо решила, что ее место – на острове Форт-Найлз, только там, и нигде больше. Для нее было принципиально важно то, что на Форт-Найлзе она чувствовала себя счастливой, хотя чаще всего она там жутко скучала. Находясь вдали от острова, она по нему тосковала, но стоило Рут туда вернуться, как вдруг обнаруживалось, что ей там положительно нечем заняться. Как только она возвращалась домой, она первым делом отправлялась на долгую прогулку по берегу («Я об этом весь год мечтала!» – говорила она), однако прогулка длилась всего несколько часов, а о чем она думала во время прогулки? Да почти ни о чем. Там она видела чайку, там – тюленя, потом – еще одну чайку. Местность была ей знакома, как потолок в ее спальне. Она уходила на берег с книжкой, утверждая, что обожает читать под шум прибоя, но вот ведь беда: на земле существовало немало мест, куда более приятных для чтения, нежели мокрые прибрежные камни, поросшие морскими желудями. Когда Рут находилась в Делавэре, родной остров виделся ей далеким раем, но стоило ей вернуться – она видела, что здесь холодно, сыро, ветрено и неуютно.

И тем не менее всякий раз, когда Рут оказывалась на Форт-Найлзе, в письмах матери она часто писала: «Наконец-то я снова могу дышать!»

Более всего в отношении Форт-Найлза Рут испытывала чувство протеста, чувство обиды на тех, кто услал ее отсюда – предположительно, ради ее блага. Рут предпочла бы сама решить, что для нее составляет благо. Она была уверена в том, что знает себя лучше, чем кто бы то ни было, и поэтому, если бы ей дали свободу, она бы сама смогла сделать правильный выбор. Уж точно, она не решила бы отправиться в элитарную частную школу за сотни миль от родного острова – в школу, где девочек больше всего интересовала забота о собственной коже и лошадях. Рут Томас лошади совсем не интересовали. Она была не такая. Она любила лодки и катера – по крайней мере, она так все время говорила. Она любила Форт-Найлз. Она любила рыбачить.

На самом деле Рут, приезжая на остров, помогала отцу ловить омаров, и ничего волшебного в этом не было. Она была достаточно крепкой и сильной для этой работы, но ее убивало однообразие. Работа помощника заключалась в том, чтобы стоять на корме, вытягивать ловушки, вынимать из них омаров, закреплять в ловушках свежую наживку, опускать их в воду и вытягивать другие. И еще, и еще. Это означало, что надо проснуться до рассвета и жевать сэндвичи на завтрак и ланч. Это означало, что перед глазами у тебя постоянно будет одно и то же, день за днем, что ты уплывешь не дальше пары миль от берега. Это означало долгие часы в лодке наедине с отцом, а с отцом Рут не очень-то ладила.

Они слишком о многом спорили, большей частью о всяких глупых мелочах. Отец Рут, перекусив сэндвичами, выбрасывал пакет за борт, а Рут это жутко бесило. Следом за пакетом отец выбрасывал банку от содовой. Она кричала на отца, ругала его на чем свет стоит. Он что-то бурчал в ответ, хмурился, а потом молчал до конца ловли. А иногда он вставал на дыбы и до конца ловли ворчал на Рут и отчитывал ее. Дескать, она недостаточно быстро все делает, и с омарами обращается грубо, и в один прекрасный день она наступит на неаккуратно свернутые веревки и рухнет за борт и утонет, если будет такая рассеянная. В общем, в таком духе.

Как-то раз, в один из первых приездов на остров на каникулы, Рут предупредила отца, что «по левому борту» плывет бочонок, и отец поднял ее на смех.

– «По левому борту?» – передразнил он дочку. – Тут тебе не морской флот, Рут. Левый борт, правый борт – без разницы.

Самое главное – чтобы ты мне не мешала.

Рут действовала отцу на нервы даже тогда, когда особо не старалась, хотя иногда она и нарочно пыталась его разозлить, лишь бы убить время. Как-то раз летом они вытаскивали одну ловушку за другой, но ни в одну не попались омары. Водоросли, крабы, мидии – и больше ничего. Но вот наконец из девятой или десятой ловушки Рут достала самца омара приличного размера.

– Папочка, что это такое? – спросила она невинно, держа в руке омара. – Никогда раньше не видела. Может, отвезем его в город и продадим кому-нибудь?

– Не смешно, – буркнул ее отец, хотя Рут сочла свою шутку очень удачной.

В лодке противно воняло. Холодно было даже летом. В плохую погоду лодка качалась и подпрыгивала, и у Рут болели ноги из-за того, что все время нужно было держать равновесие. Лодка была маленькая, в ней негде было укрыться. Рут приходилось писать в ведро и выливать мочу за борт. Руки у нее вечно мерзли, и отец орал на нее, если она просила немного подождать, пока согреет руки у выхлопной трубы лодочного мотора. «Я никогда не работаю в перчатках, – сердито говорил отец, – даже в декабре. И чего это ты мерзнешь в июле?»

Но когда мать спрашивала у Рут, как бы она хотела провести лето, та неизменно отвечала, что хочет ловить омаров с отцом.

– Хочу поработать с папой, – отвечала Рут. – Мне по-настоящему хорошо только в море.

Что касалось ее отношений с другими островитянами, то они, пожалуй, не так уж хорошо ее понимали, как она о том говорила матери. Рут любила миссис Поммерой, любила братьев Адамсов, и они любили ее. Но она большую часть года проводила в Делавере, и остальные жители острова ее почти забыли. Хуже того, ее перестали считать своей. Она стала непохожей на других островитян. Правду сказать, она с самого начала была на них не очень-то похожа. Она росла какой-то закрытой, обособленной, не такой, скажем, как мальчишки Поммерои, которые дрались, орали и были понятны для всех. А теперь Рут подолгу не бывала на острове и даже разговаривать стала по-другому. Она прочла уйму книжек. Многим островитянам она казалась воображалой.

Рут окончила школу-пансион в конце мая тысяча девятьсот семьдесят шестого. У нее не было никаких планов на будущее, кроме как вернуться на Форт-Найлз. Она считала, что ее место там. Она и не думала о поступлении в колледж. Она даже не заглянула ни в один из буклетов разных колледжей, которые лежали повсюду в школе, не стала прислушиваться к советам учителей, не обратила внимания на робкие намеки матери.

В мае тысяча девятьсот семьдесят шестого Рут Томас исполнилось восемнадцать. Ее рост был пять футов и шесть дюймов. Блестящие, почти черные волосы до плеч. Каждый день она собирала их в хвостик. Волосы у нее были такие крепкие, что ими можно было пуговицу пришить вместо ниток. Округлое лицо, широко поставленные глаза, небольшой нос, длинные, пушистые ресницы. Кожа у нее была смуглее, чем у всех остальных жителей Форт-Найлза, и летний загар получался темным, почти коричневым. Она была крепко сложена и немного полновата для своего роста. Бедра у нее были несколько широковаты, но ее это не слишком огорчало. Она, в отличие от других девочек в делаверской школе, совершенно не переживала из-за своей фигуры. Она прекрасно спала. Она была независима и насмешлива.