Стертые времена - Владимир Гой

В этой картине я всегда видел отражение нашего мира. Яркое солнце, бьющее светом сквозь облака, и высокие, как горы, волны. И вроде всё это безумно прекрасно, если бы не девятый вал, который может в одно мгновение смыть тебя, оторвав от кажущейся тебе надёжной опоры, и ты окажешься один на один с бушующим морем и будешь медленно опускаться на дно. Но в этой картине была и надежда, что ты можешь и выжить, если крепко ухватишься за обломки мачты, вцепившись ногтями и впившись зубами в ее древко, и вал прокатится над тобой, даря надежду на спасение – до следующей губительной волны.

Этим вечером я ехал обратно в Ригу один, мои партнёры решили провести выходные в Петербурге. Сегодня мне особенно хотелось домой, к жене и детям. Дорога уже не была такой скользкой, было начало апреля, и не было даже заморозков по ночам. Только в некоторых местах, где зима уж никак не хотела отступать и в лесу ещё лежал снег, трасса покрывалась подлым белым инеем, на котором можно было запросто соскользнуть в глубокий кювет.

Когда я позвонил домой и сказал, что выезжаю, я знал, что там за меня уже мысленно молятся, чтобы я благополучно доехал, и ждут, сидя на кухне возле окна.

Ленивый таможенник берёт мои документы, заглядывает внутрь машины и просит открыть багажник. Рядом стоит пограничник и смотрит на меня неприветливым взглядом, в котором читаются его мысли: «И какого хрена ты по ночам ездишь? Вот сейчас раскрутим тебе машину по винтику!» Знаю точно, он этого делать не будет – служебная собака спокойно виляет хвостом, показывая, что в машине нет ничего, что могло бы их заинтересовать. Но по нему видно, что он не в духе и ко мне не расположен.

– Незадекларированная валюта с собой есть? – задаёт он дурацкий вопрос, на который заранее знает ответ.

К его удивлению, я соглашаюсь:

– Есть!

И у него, и у таможенника округляются глаза.

– Где?

Делаю паузу и признаюсь:

– На кредитной карточке!

Они разом разочарованно вздыхают, таможенник улыбается, видно, он не так хочет спать и не потерял чувство юмора, пограничник что-то бурчит, уходит в свою будку и вскоре выносит мой паспорт с отметкой о пересечении границы.

– Держи, умник!

Час еду по Эстонии, тут всё без проволочек на границе с Латвией, сравнивают мою физиономию с фотографией в паспорте и желают счастливого пути. До дома еще больше двухсот километров. Вжимаю педаль газа в пол, зная, что в это время полиция уже спит. Кажется, что свет фар мечется по лесу на поворотах или убегает далеко в поле, освещая там какие-то строения, потом длинные лучи снова ложатся на асфальт. Открываю окно, чтобы свежий ветер обдувал мне лицо и не дал заснуть, но это уже мало помогает, глаза начинают предательски закрываться. Я останавливаю машину и выхожу.

Вокруг меня поле, а над головой холодное звёздное небо. И вдруг я прихожу к поразительному выводу – на той стороне, в России, небо больше и выше! Я ощущал это не раз, но не придавал значения, а сейчас увидел это как-то очень ясно. Может, из-за того, что страна больше, и неба там больше?! А мы просто этого не замечаем! Несколько раз приседаю, размахиваю руками, пытаясь взбодриться, снова сажусь в машину и срываюсь с места.

Почему-то оставляю машину не возле дома, а на стоянке и иду по неосвещённой улице, на всякий случай сжимая в кармане рукоятку финского ножа. Сейчас неспокойное время. На кухне, как всегда, горит свет, и это самый светлый в мире маяк, ради которого я готов на любые испытания.

Ночью раздался щелчок, как от автоматически включающегося старого холодильника, а потом ахнул взрыв. Закрытые жалюзи подпрыгнули до самого потолка и потом обрушили на пол всё стекло, вылетевшее из разломавшихся оконных рам. Нас спасли жалюзи – если бы не они, стекло изрезало бы всё вокруг. На улице всё пылало. Мы вскочили с постели и бросились в детскую. Накинув на себя какую-то одежду и завернув детей в одеяла, выбежали на улицу. Недалеко от нашего окна в асфальте зияла глубокая воронка, вокруг пылали машины, а по двору летал бензобак, из которого вырывался сноп пламени. Из дома выбегали всё новые и новые люди, полуголые, с детьми, выводили стариков и собирались поодаль, с ужасом взирая на происходящее. Лера испуганно смотрела на меня, словно спрашивала: «Генрих, это тебя хотели взорвать?»

Пожарные приехали на удивление быстро, направили на пожарище свои пенные струи, и вскоре всё потухло. Спросонья я не сразу вспомнил, что свою машину оставил на стоянке, и мне казалось, что на воздух взлетела именно она; примерно так же думала большая часть нашего дома. Потом шок прошёл, и я вспомнил, что моя машина на стоянке. Сразу стало легче – значит, взрыв был адресован не мне.

Остаток ночи в доме уже никто не спал, у тех, у кого остались целыми лампочки, они горели до самого утра, просвечивая через натянутые в проёмах окон простыни или одеяла. И до нас докатились бандитские разборки. Лера уложила детей в отдалённой комнате на другой стороне дома, куда не донеслась взрывная волна и даже стёкла были целы. Старший обнял младшего, которого знобило от страха, и попытался с ним уснуть. Лера сидела рядом с ними, нежно поглаживая то одного, то другого, а я стоял рядом и просто смотрел, соображая, что делать дальше.

До самого утра мы не спали, полиция собирала разлетевшиеся осколки, а меня мучило любопытство, кого же хотели взорвать. И тут я вспомнил одного типа, который всегда вызывал во мне отвращение. Это был наш сосед этажом выше, который жил вдвоем с матерью. Когда он куда-то отправлялся, она вечно высовывалась из окна и верещала своим противным голосом: «Владичка, ты ничего не забыл? Я же тебе бутербродики на работу приготовила!» Знала бы, чем занимается её сынок, вряд ли делала ему бутерброды, он и так был вполне сыт, промышляя с одной из банд по всем окрестностям. Я подумал: «Просто так это не кончится!»

Мотаясь между Ригой и Питером, я совершенно не замечал, как тут всё делилось – я был занят другим. Латышей со славянами, в своё время считавших себя просто общим народом одной страны, разрезали, легко, как масло, разделив на две половины, и соединить уже вряд ли бы кто-то смог.

А вот у местной братвы царило полное национальное согласие, которому можно было поучиться, и они добивались успеха в своих делах именно и поэтому тоже. Конечно, были и беспредельщики, которых рано или поздно учили «летать», как моего соседа.

Следующей ночью я не спал, а просто лежал и ждал, когда раздастся щелчок, после которого последует взрыв. Громкий звук включающегося и выключающегося холодильника заставлял напрягаться в ожидании. Всё было тихо. Но я понял, что больше тут заснуть не смогу.

Утром в доме уже меняли рамы и вставляли стёкла, а на улице засыпали щебнем яму от взрыва и закатали сверху асфальтовой заплаткой. Жизнь продолжалась.

К вечеру я подъехал домой на машине, сложил туда самое необходимое, забрал жену, детей и уехал в пустовавший загородный дом одного из своих друзей. А уже на следующий день стал подыскивать для нас новую квартиру.