Язык шипов - Ли Бардуго

Койя в отчаянии обратился к словам, что всегда выручали его, к своему острому уму, который подсказывал выход из любого переплета. Однако верный друг – язык не желал ему повиноваться. Жизнь медленно вытекала из лиса, орошая заснеженное бревно. И тогда, расставшись с надеждой, Койя совершил то, чего не делал никогда прежде. Он закричал, и высоко в ветвях березы соловьиха услыхала его крик.

Лула камнем слетела вниз. Птичка атаковала охотницу, целясь ей в глаза. София с яростным воплем принялась размахивать ножом, но клюв у соловьихи был острый, и она не знала жалости. В лесной чаще даже мелким птицам приходится проявлять жестокость, чтобы выжить.

Ослепленная, умирающая от голода, София двое суток плутала по лесу, прежде чем вышла к людям. Со временем ее брат подыскал дом поскромнее и сделался дровосеком – для этой работы он годился как нельзя лучше. Нашлась ему и невеста. Безумные речи жениховой сестры о волках и лисах пугали девушку, и Юрек без лишних сожалений отправил Софию жить к старой вдове. Та приняла ее, памятуя о прежнем добре, однако, хотя София и приносила старухе еду, у нее ни разу не нашлось для вдовы доброго словечка. Так как дружбы и тепла между женщинами не было, вскоре благодарность старухи иссякла, забота о сумасшедшей стала для нее обузой, и София все чаще одиноко сидела у огня, кутаясь в свою ужасную накидку.

Мех у Койи так полностью и не отрос. Теперь лис осторожнее вел себя с людьми, даже с глупым фермером Туполевым. Лесные звери уже не решались поддразнивать Койю, а когда приходили в гости к нему и соловьихе, никто и словом не упоминал о проплешинах на лисьей груди.

Койя и Лула тихо-мирно жили вдвоем. Кто другой, не такой умный, на месте птички стал бы попрекать Койю его промахами, высмеивать самоуверенность, что привела к беде, но соловьиха была не просто умна. Она была мудрой.

БЫЛО ВРЕМЯ, КОГДА ЛЕС ЗА ДЕРЕВНЕЙ ДУВА пожирал девочек.

С последнего случая минуло много лет, и все же в такие ночи, как эта, когда с Цибеи налетает ледяной ветер, матери крепче прижимают к себе дочерей и велят не уходить далеко от дома. «Возвращайся до темноты, – шепчут они. – Деревья изголодались».

В те черные времена жили на опушке леса девочка по имени Надя и ее брат Гавел – дети Максима Грушова, дровосека и плотника. Максим был хорошим человеком, в деревне его уважали. Он крыл надежные крыши, которые выдерживали любое ненастье, мастерил крепкие стулья и ладные игрушки, умел гладко обтесать острые края и так аккуратно соединить стыки, что швы были незаметны глазу. В поисках работы он ходил от деревни к деревне, от городка к городку, до самого Райвоста. В теплое время года Максим путешествовал пешком или брал легкую телегу, а зимой запрягал в сани двух вороных лошадок, целовал детей и отправлялся в снежную даль. Домой он всегда возвращался с гостинцами: привозил то мешок зерна, то рулон шерстяной ткани, а в отцовских карманах для дочки и сына всегда находились сладости.

Но затем пришел голод. Деньги у людей кончились, заплатить за резной стол или деревянную уточку стало нечем. Теперь они пускали домашнюю мебель на растопку и молились о том, чтобы дотянуть до весны. Максиму пришлось продать лошадей, а потом и сани, которые они тянули по заснеженным дорогам.

Удача отвернулась от плотника, а вместе с ней стала угасать и жена. Бледная и исхудавшая, точно призрак, она безмолвно бродила по комнатам. Надя уговаривала мать съесть хоть что-нибудь из скудных остатков, отдавала ей свою порцию репы и картошки, закутывала хрупкую фигурку в шаль и усаживала на крыльцо в надежде, что свежий воздух пробудит аппетит. Однако бедная женщина не ела ничего, кроме маленьких апельсиновых кексов с глазурью, что пекла вдова Карина Стоянова. Никто не знал, где вдова брала сахар, хотя у деревенских кумушек были свои догадки, по большей части связанные с одиноким состоятельным торговцем из города за рекой.

За весенней оттепелью наступило лето, но земля опять не уродила. Наконец припасы иссякли даже у вдовы. Когда кексы закончились, Надина мать совсем перестала принимать пищу, отказываясь даже от глотка чая.

Она умерла в первый день зимы вместе с последним дыханием осени и надеждой на благосклонность природы. Смерть ее осталась почти незамеченной, поскольку за два дня до отхода жены плотника в иной мир в деревне снова пропала девочка.

Лара Деникина была застенчивой девчушкой с мелким нервным смехом – одной из тех, что на сельских танцах робко стоят в сторонке. Нашли только кожаный башмак Лары, на каблуке которого запеклась кровь. Она стала второй девочкой, исчезнувшей за последние месяцы. До нее пропала Шура Ешевская: вышла развесить белье и больше не вернулась. Кучка прищепок да мокрые простыни в луже грязи – вот и все, что от нее осталось.

Деревню охватил страх. В прошлом девочки пропадали раз в несколько лет. Ходили слухи, что такое происходило и в других деревнях, но особо в это не верилось. Теперь же, когда есть было нечего и жители Дувы потуже затягивали пояса, казалось, будто зло, притаившееся в лесу, также рассвирепело от голода.

Лара, Шура, а до них – Бетя, Людмила, Райза, Николена, другие, чьи имена позабылись… В деревне их повторяли шепотом, словно заклинания. Родители молились своим святым, девочки ходили по двое, сосед с подозрением глядел на соседа. На краю леса селяне сооружали безыскусные алтари: ставили расписные иконы, жгли восковые свечи, приносили цветы и четки.

Мужчины винили во всем волков и медведей, собирались в охотничьи отряды и хотели поджечь отдельные участки леса. Бедного дурачка Ури Панкина едва не забили камнями до смерти, обнаружив у него куклу одной из пропавших девочек. Спасли несчастного только слезы его матери и настойчивость, с которой она уверяла, будто сама нашла злосчастную игрушку на Вестопольском тракте.

Некоторые предполагали, что девочки могли по собственной воле уйти в лес, влекомые голодом. Время от времени, когда ветер дул со стороны деревьев, оттуда доносились невероятно аппетитные, сводившие с ума запахи – например, пельменей с мясом молочного ягненка или вишневой бабки. Сидя на крыльце рядом с матерью и уговаривая ее съесть еще ложечку бульона, Надя и сама едва справлялась с соблазном побежать в лес. Ей чудился аромат печеной тыквы, грецких орехов, тростникового сахара, и ноги сами несли девочку вниз по ступенькам, в густую тень, где деревья тихо шелестели листвой и вздыхали, словно готовились расступиться перед ней.

Вот дурехи-девчонки, подумаете вы. Уж вы ни за что бы так не сглупили, верно? Но вам невдомек, что такое бескормица. Последние несколько лет выдались урожайными, а люди быстро забывают тяжкие времена. Они уже не помнят, как матери душили в колыбельках младенцев, чтобы унять их голодный плач, и как зверолов Леонид Гемка, два месяца просидев в нетопленой хижине, обглодал ногу убитого им родного брата.

Сидя перед домом Бабы Оли, деревенские старухи вглядывались в лесной сумрак и шепотом повторяли: «Хитка!» От этого слова волосы на голове Нади вставали дыбом, однако она уже выросла из детских сказок, а потому вместе с Гавелом смеялась над глупой болтовней. Хитками называли злобных лесных духов, мстительных и кровожадных. По легендам, они охотились за новорожденными детьми и юными девушками, еще не созревшими для замужества.