Мистер Эндерби. Взгляд изнутри - Энтони Берджесс

– Просто пишу, сами знаете, как это бывает, – ответил Эндерби, пытаясь вспомнить, кто такой Утесли. С возрастающим беспокойством он слышал, как у него за спиной в мелких группках вспыхивают дебаты о его речи и ее последствиях для розничной книготорговли.

– Можно было бы предположить, – сказал Утесли, теребя лацканы костюма Арри, как коровье вымя, – рискнуть предположить, наверное, что вы пишете. – Он хмыкнул, сглотнул, кивнул. – Ну и что же, Эндерби? Что вы пишете? Расскажите-ка «мне, мене-текел-фарес, о Фаросском маяке». Ловко я Джойса ввернул, да? Тот еще был мифотворец, а?

– Ну, – протянул Эндерби и от нервов выложил целиком подробный синопсис «Ласкового чудовища».

– И зверь у вас – это на самом деле первородный грех, да? – догадался Утесли. – Без первородного греха нет цивилизации и культуры, в этом дело? Неплохо, неплохо. А название, давайте-ка еще послушаем название. – Отпустив лацканы, он нашел в кармане жилета огрызок карандаша, облизнул кончик, достал пачку сигарет, горестно с сожалением встряхнул и записал на крышке заголовок Эндерби. – Очень даже недурно, – повторил он. – Бесконечно обязан.

И ушел, кивая. Эндерби с грустью посмотрел, как он втерся в группку именитых поэтов, которые не считали ниже своего достоинства цинично сожрать дармовой ланч, поэтов с псевдонимами вроде П.С. ффолиотт, Питер Питтс, Альберт Досмерти-Колотель, Руперт Мавзлей и тому подобное. За предобеденным шерри они по большей части бормотали ему: «Отличная работа», но теперь он был предоставлен самому себе и своим ветрам, лишенный не только общества, но также медали и чека. Совсем никчемная вышла поездка, правду сказать.

– Мистер Эндерби? – Чуть запыхавшаяся дама премило переводила дух. – Ох, слава богу, я успела!

– Я знал, – ответил Эндерби, – что сэр Джордж догадается, что все это шутка. Прошу, передайте ему мои извинения.

– Сэр Джордж? Ах да, понимаю, о ком вы. Извинения? Не понимаю.

Ей было, вероятно, около тридцати: модно раздутые ноздри и лебединая шея модели. На голове изящно держалась шляпка от Кардена из бежевого велюра, костюм от того же модельера со свободным жакетом и лишь намеком на клеш в баске ладно облегал фигуру. На плечи наброшена шубка из оцелота. От нее так и исходили волны сдержанного шика. Какой аромат чистоты («Мисс Диор»), с глубоким сожалением подумал Эндерби, какой прозрачно-чулочный гламур. Лицо, решил он, лишено всяческой поверхностной чувственности, никакой тебе соблазнительно оттопыренной нижней губы, в холодных, по-кошачьи зеленых глазах светится ум. Высокий лоб затенен полями шляпки. Эндерби подтянул узел галстука и, разгладив нагрудные карманы, сказал:

– Извините. – А потом: – Я думал. То есть…

А она в ответ:

– О!

Несколько секунд они стояли, глядя друг на друга, под светящимися вывесками пассажа отеля, утопая ногами в ковре цвета бургундского вина.

– Э… Прежде всего мне бы хотелось сказать, что я искренне восхищаюсь вашим творчеством. – Говорила она с интонацией человека, ожидающего недоверчивого фырканья. Выговор у нее был мягкий, хотя согласные она произносила четко, точно в микрофон, и вообще в нем чувствовалась легкая вибрация, свойственная шотландцам высших классов. – Я писала на имя ваших издателей. Давным-давно. Сомневаюсь, что письмо вообще могло до вас дойти. Если бы оно дошло, уверена, вы бы ответили.

– Да, – согласился взволнованный Эндерби. – О да, ответил бы! Но, возможно, они переслали его на мой старый адрес, поскольку я забыл сообщить им новый, да и почтовой службе, если уж на то пошло. Чеки, – продолжал лепетать Эндерби, – обычно идут прямо в мой банк. Не знаю, зачем вам все это говорю.

Она стояла в позе модели, слушала спокойно, приоткрыв губы, сумочка свисала с правого локтя, оперчаточенные указательный и большой пальцы левой руки неплотно охватывали средний палец правой без перчатки.

– Мне ужасно жаль, – сказал смиренный Эндерби. – Наверное, поэтому я его не получил.

Покончив со спокойным слушаньем, она разом стала деловитой.

– Видите ли, у меня было приглашение на этот ланч, но я опоздала. Как, по-вашему, мы не могли бы, – предложила она с движением на грани не-движения, апофеозом пританцовывания джигги рабочей девчонки в очереди на автобус зимним днем, а потому бесконечно женственным, – посидеть где-нибудь несколько минут, то есть если у вас найдется время? Какая же я глупая, что не представилась! – Рука в перчатке ударила по губам жестом mea culpa[10]. – Я Веста Бейнбридж. Из «Фем».

– Откуда?

– Из «Фем».

– Что это такое? – спросил Эндерби с бесконечным и подозрительным тщанием. Ему послышалось (хотя он сомневался, что такое возможно) что-то вроде «Флегма». Интересно, чем занимается организация (если это организация) с таким наименованием?

– Да, конечно, понимаю. Вы, скорее всего, про него не слышали, правда? Это женский журнал. И я заведую там разделом очерков. Так не могли бы мы?.. Для чая еще слишком рано, как по-вашему? Или нет?

– Если бы вам захотелось выпить чаю, – сказал галантный Эндерби, – я был бы только счастлив вас угостить.

– О нет! – откликнулась Веста Бейнбридж. – Вы должны выпить его со мной, понимаете, потому что счет тогда пойдет по статье представительских расходов? А это деловая встреча, понимаете? Связанная с «Фем».

Однажды, в бытность его нищим солдатом, Эндерби угостила чаем с тостом с яйцом пашот на сайде и песочным коржиком добрая старушка в одном эдинбургском ресторане. Но чтобы кто-то столь гламурный, столь очаровательный… О таком он даже никогда не думал, даже не мечтал. Он был потрясен и испуган разом.

– Вы, случайно, не из Эдинбурга? – спросил он. – Что-то в вашем голосе…

– Из Эскбэнка, – ответила Веста Бейнбридж. – Удивительная чуткость! Ну конечно, вы же поэт. Поэты всегда способны такие вещи улавливать, верно?

– Если, как вы говорили, вам действительно нравятся мои стихи, это мне следует приглашать на чай вас, а не наоборот. Это меньшее, что я могу, – сказал щедрый Эндерби, ощупывая полкроны в кармане штанов Арри.

– Идемте, – сказала Веста Бейнбридж с призраком жеста, будто взяв Эндерби под локоть. – Я правда восхищаюсь вашим творчеством, истинная правда! – настаивала она.

Уверенно цокая высокими каблуками, она повела его мимо изысканных бутиков, где продавали цветы и ювелирные украшения, мимо агентства авиапутешествий, где деловито говорили по телефонам о рейсах на Нью-Йорк и Бермуды, мимо безобразных и богатых гостей в коконе из зачарованного винного снега под ногами, аромата духов, рассеянного, пыльно-мягкого света утонченного оттенка лучшего золотого бордо. Тут каждый вдох, каждый шаг, бережливо думал Эндерби, шестипенсовик стоит, никак не меньше. Потом они вступили в просторный зал, заставленный полыми кубами бисквитной мягкости, в которых развалились тепло оподушеченные посетители. Звенел смех, звенело столовое серебро. Эндерби с ужасом почувствовал, что кишечник вот-вот выдаст свой комментарий происходящему. Он поднял было взгляд на барочный потолок со множеством толстозадых херувимов. Не помогло. И вот он уже сам утонул в кресле. Севшая напротив Веста Бейнбридж явила утонченную линию бедра, великолепную отливку лодыжки. Подошел принять заказ официант с огромным подбородком и впалыми щеками. Будучи шотландкой, она заказала внушительный набор снеди: тосты с анчоусами, сэндвичи с яйцом, сдобные булочки и пирожные, китайский чай с лимоном.