Лучшее, что может случиться с круассаном - Пабло Туссет

– Я?

В разных я бывал переделках, но уж точно никогда не находился в «наивыгоднейшем положении».

– В конце концов, ты на равных правах участвовал в половине дел твоего брата… ваших дел. Ты можешь, не вызывая ни у кого подозрений, хорошенько расспросить служащих: они тебя хорошо знают, иногда ты помогаешь им информацией, разве нет? И в отсутствие брата ты – их хозяин, можешь свободно входить и выходить из офиса, никто тебе и слова не скажет.

– Откуда у тебя такая уверенность? Может быть, они и не осмелятся мне перечить, но им покажется странным, если я ни с того ни с сего вдруг начну рыться в бумагах. Слишком уж долго я относился к ним безразлично. Обычно на мою долю приходится сведение счетов, я притворяюсь, что вывожу баланс, и получаю за это столько, сколько мне соизволят заплатить. А мелкие дела по сбору информации я всегда обсуждаю лично с братом.

– Ты мог бы проникнуть туда ночью…

При одной мысли о том, чтобы забраться в «Миральес и Миральес» ночью, у меня по всему телу забегали мурашки. Это было все равно что залезть в церковь через окно, чтобы обчистить дароносицу, при этом осознавая, что сам Отец и сам Сын, как свидетели, взирают на надругательство над своим домом.

– Ночью трудненько будет опросить персонал, – сказал я.

Lady First, похоже, устала от моих увиливаний и предприняла попытку пойти напролом.

– Ладно, хорошо, тогда, может, скажешь, что у меня паранойя и мне мерещатся похищения всякий раз, как моему муженьку вздумается повеселиться, или что тебе по фигу все мои речи и ты и пальцем не собираешься пошевелить.

– Душенька, если ты будешь со мной до конца откровенной, то и разговор получится другой.

– Например?…

– Например, я сделаю все, что смогу. Не спрашивай, что именно, но что-нибудь да сделаю.

Эх, зря сказал. Пусть я человек мягкий и сентиментальный – тут уж ничего не поделаешь, но никогда нельзя показывать это другим. Должно быть, это добрых пол-литра рома заставили меня так разнюниться: я не привык пить ничего крепкого так рано.

Наш разговор был прерван появлением в дверях гостиной жирненькой кенгуру. Она несла на руках существо мужского пола, а за ней собственной персоной следовала Обожаемая Племянница.

– Извините… Мерче спрашивает – можно немножко посмотреть телик?

– Уроки сделала? – спросила Lady First, обращаясь к племяннице.

– Да.

По всей видимости, племянник еще находился в стадии приручения. Я немного приподнялся в кресле и на всякий случай отставил стакан, который держал в руке. If the right don't get you, then the left one will.[12]

– Сейчас половина девятого, детские программы уже закончились, – сказала Lady First, поглядев на часы.

– Мы записали мультики на видео, – с удивительной непринужденностью возразила племянница.

– Какие мультики, японские?

– Нет, Уолта Диснея.

Мысль о том, что племяннице запрещена любая возможность практиковаться в боевых искусствах, успокоила меня, и я немного расслабился.

– Хорошо, можешь посмотреть до ужина. Но сначала поздоровайся как следует с дядей Пабло.

О боже.

Она приблизилась трусцой, как какая-нибудь сказочная тварь. Я уже приготовился защищаться, как она вдруг остановилась, сказала: «Привет, дядя Пабло», наклонила непропорционально большую башку и, поджав непристойно раззявленный рот, изготовилась ни много ни мало как чмокнуть меня в самые губы. Все, включая маленькое беззубое существо, глазели на нас, так что мне не оставалось ничего иного, кроме как задержать дыхание и, не пикнув, подвергнуться насилию. К счастью, Вероника и чудовища мигом исчезли там, откуда явились, но я уже думал только о том, как бы убраться поскорее, даже не прикончив бутылки.

Lady First пресекла мою попытку ретироваться, удержав меня за руку.

– Пабло, я на тебя рассчитываю. Если тебе что-нибудь придет в голову, пусть даже глупость, звони в любое время.

Но я думал о другом.

– Слушай, откуда ты узнала про несчастный случай с отцом? Когда я о нем упомянул, ты тоже не удивилась.

– Мне сказал об этом Себастьян, когда звонил насчет конверта. Рассказал, как какая-то машина заехала на тротуар и задела его, что ничего серьезного, хотя ногу ему пришлось загипсовать. Он как раз собирался ехать в больницу. Теперь я думаю, что было бы неплохо спросить твоего отца, не знает ли он, куда направился Себастьян, когда ушел от них.

– Ладно, хорошо. Кстати, невестушка, совсем позабыл, как тебя зовут…

Она восприняла это как шутку.

– Глория.

– Рад познакомиться, Глория. Ты всегда выпиваешь три виски перед ужином?

– Обычно я ничего не пью, пока не улягутся дети. А ты? Всегда пьешь ром из горла?

– Только когда инопланетяне похищают моего брата, а невестка просит, чтобы я во всем разобрался.

Еще не было девяти, а я уже набрался. Худо дело. Выйдя на улицу, я решил пройтись немного, чтобы усвоить информацию, но в мыслях царил полный бардак. Тогда я прямиком отправился домой и рухнул на кровать: в голове взрывались петарды и фейерверки.

Кико Ледгард в элегантном белом смокинге. Съемочная площадка – чикагский перекресток тридцатых годов: припаркованный «бьюик», джаз-клуб в переулке, парикмахерская, винная лавка, вывеска Армии спасения. Четверо характерных актеров притворно скучают, и каждый крутит в руках характерную принадлежность своего реквизита: проститутка размахивает сумочкой, полицейский – резиновой дубинкой, всклокоченный пьяница – бутылкой бурбона, а частный детектив крутит на пальце фетровую шляпу. Я вопросительно гляжу на Lady First. Она склоняется к тому, чтобы выбрать пьяницу; мне больше нравится детектив. Мы спорим. Кико Ледгард старается запутать нас еще больше: детектив – подставное лицо; Кико предоставляет нам возможность заменить его на «бьюик» – это верный приз, к тому же не развалина. Аплодисменты, в студии раздвигается занавес и появляются четыре секретарши, одетые под Бетти Буп, которые тащат за собой огромную горку с круассаном на вершине. Кико читает вслух прикрепленную к сооружению карточку: «Чтобы стать хорошим детективом, надо идти по следу до конца». Стоп. Он снова соблазняет нас «бьюиком». Противоречивые возгласы публики; мы просим Кико, чтобы он продолжал читать. Цель игры: добраться до гигантского круассана, карабкаясь по горке. Подъем разделен на участки, отмеченные привязанными к вертикальному шесту красными тряпицами. За каждый отвязанный флажок нам дадут сто тысяч круассанов и – целый миллион, если мы доберемся до верха. Пустяки: я скидываю пиджак, закатываю рукава и подхожу к горке. Lady First твердит, что мы должны были выбрать пьяницу. Она тоже уже пьяна. Целует меня в губы и смотрит пьяным взором. Публика ревет, но это не ободряющие крики, а неистовое возбуждение жаждущего крови. Кико Ледгард исчез, его место заняла Майра Гомес Кемп в ажурных чулках ромбиками, туфлях злобной училки и с очень коротко подстриженными волосами, крашенными в оранжевый цвет. Она щелкает хлыстом: «А ну давай, чертов пьяница, лезь, подтяни жопу!» До сих пор я не узнавал себя, но теперь понимаю, что загримированный пьяница был я, а все происходящее – жестокий фарс. Пробую карабкаться вверх, но я слишком тяжелый, слишком пьяный, а горка смазана маслом, толстым слоем масла, руки скользят, и мне никак не удержаться на этой глянцевой поверхности. Я смотрю вверх, чтобы подбодрить себя видом приза, но наверху уже нет никакого гигантского круассана, вместо него я вижу только свою Обожаемую Племянницу, бросающую в меня крохотные звездочки ниндзя, которые она любовно целует, прежде чем метнуть.