А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею - Роланд Паульсен

Конечно, если почва там рыхлая, он тоже будет там расти.

ЛУРИЯ: Хлопок может расти только там, где жарко и сухо. В Англии холодно и сыро. Что ты можешь заключить из моих слов?

АБДУРАХМ.: Если там холодно, он не будет расти. Если почва хорошая и рыхлая, то будет[87].

Крестьянам были чужды рассуждения, которые в начальных классах становятся привычными для школьников, но закономерность такова: крестьяне предпочитали связывать свои ответы с личным опытом, нежели включаться в предполагаемую реальность абсолютных истин, не зная, на чем она базируется.

Отказаться от опыта в пользу контрафактных истин казалось особенно странным, когда дело дошло до земледельческого силлогизма о хлопке, растении, о котором у крестьян имелся определенный багаж знаний. Около 60 процентов крестьян, с которыми беседовал Лурия, смогли решить силлогизмы, близкие к их личному опыту, но, размышляя, они редко придерживались заданных предпосылок. Подобно сорокалетнему дехканину Камраку, они пытались основывать свои ответы на том, чему научились сами.

ЛУРИЯ: Хлопок может расти только там, где жарко и сухо. В Англии холодно и сыро. Может ли там расти хлопок?

КАМРАК: …

ЛУРИЯ: Хлопок может расти там, где холодно и влажно?

КАМРАК: Нет, если почва мокрая, прохладная, тогда не может.

ЛУРИЯ: А вот в Англии она мокрая и прохладная. Будет там расти хлопок?

ЖЕНА КАМРАКА: У нас тоже бывает прохладная.

ЛУРИЯ: Но там совсем холодно и сыро. Будет там расти хлопок?

КАМРАК: Не знаю я… Я не знаю, какая там погода.

ЛУРИЯ: Хлопок не растет там, где холодно, а в Англии холодно. Растет там хлопок или нет?

КАМРАК: Не знаю… Если холодно, то не растет, если жарко, то растет. По вашим словам я должен сказать, что хлопок там не должен расти. Но я должен знать, какая весна бывает, какие ночи[88].

Если силлогизмы оказывались за пределами опыта дехкан, как в случае с медведями, то верный ответ давали всего 15 процентов. Те же эксперименты с похожими результатами повторили в других селениях, жители которых не посещали школу и были малограмотными. В то же время результаты Лурии показали, что практически все, кто хотя бы недолго учился в школе, с заданиями справились[89].

Лурия считал полученные результаты обнадеживающими. Индустриальное общество требовало грамотности и способности к абстрактному мышлению, человек должен был учиться контрафактному думанию. Детям следовало с младых ногтей привыкать строить логические заключения, а не цепляться за чувственный опыт как главный источник информации. Фантазия и саморефлексия должны выйти на новый, более высокий уровень, люди станут свободнее, менее привязанными к конкретному окружению.

В какой-то степени Лурия был прав. Исследования, проводившиеся в индустриально развитых странах, показывают, что власть захватило контрафактное мышление. Мы поразительно много думаем о том, чего не существует. Как же мы тогда, как надеялся Лурия, станем мыслить свободнее? С философской точки зрения, может, и интересно, что мы способны размышлять обо всем, от параллельных вселенных до воображаемых языков и единорогов, но такого ли типа мысли крутятся у нас в мозгу, когда мы чистим зубы или спешим куда-то по улицам?

Можем ли мы вообще сказать, о чем думают люди?

Этот серьезный вопрос долгое время исследовали, в результате чего возник не один методологический конфликт длиной в несколько десятилетий. Как я уже говорил, предмет наших размышлений извне не виден, и потому измерить его в мгновение ока нельзя. Проблема еще и в том, что мы замечаем свои мысли, но наблюдательны при этом по-разному. Если во время анкетирования спросить участников, о чем они обычно думают, ответы введут исследователей в заблуждение. Большинство людей не настолько внимательны, не настолько дистанцируются от своих мыслей, чтобы потом изложить их правильно.

Обойти указанную проблему можно при помощи того, что называется собиранием опыта. Метод заключается в том, чтобы без какой-либо закономерности и системы по несколько раз в день отправлять сигналы группе участников эксперимента. Вместе с сигналом поступает указание: участники должны записать, о чем они думают в данный момент. Поскольку они делают записи сразу, расстояние между тем, что, по их мнению, суть их обычные мысли, и тем, о чем они думают на самом деле, сокращается[90].

В наши дни этот метод усовершенствовали, он стал более эффективным благодаря информационным технологиям. Появилась возможность – по крайней мере, в западных странах, где обычно и проводятся эти исследования, – довольно подробно ответить на вопрос о ежедневных мыслях. И нет: предмет наших ежедневных раздумий – это совсем не теорема Ферма, проблема теодицеи или мысли о бесконечности Вселенной.

Прежде всего мы думаем о том, что будет, и о том, что было. Очевидно, что очень и очень немногие наши мысли, особенно когда дело касается фантазий или каких-то неприятных переживаний, заняты настоящим. Тут мы подвержены контрафактному мышлению: мы думаем о том, чего не существует, а того пуще – о том, чего еще не существует, то есть о будущем. Даже среди приятных мыслей доминируют мысли о будущем: надежда, предвкушение. Согласно одному исследованию, мысли о будущем почти вдвое привычнее, чем мысли о прошлом[91].

Прежде всего мы думаем о самих себе. Когда мы размышляем о будущем или о прошлом, нас занимает не таяние ледников и не Тридцатилетняя война. У наших размышлений имеется центр. Этот центральный пункт мы называем я. Даже когда мы считаем, что думаем не о себе, этот центральный пункт чаще всего в наших мыслях присутствует: мы думаем о наших детях, наших друзьях, наших домашних животных, наших родителях.

Что касается тревоги, то тут нас тоже занимает в первую очередь не глобальное потепление и не появление в ряде стран правонационалистических правительств, хотя и то, и другое в перспективе с большой вероятностью как-то повлияет на нашу жизнь. Тревога касается более узкого круга вопросов, она больше связана с личной ответственностью, с тем или иным нашим выбором[92].

В сфере работы и занятости предмет наших тревог варьируется во многом в зависимости от возраста. Согласно одному британскому исследованию, в начале взрослой жизни мы часто тревожимся о финансах и работе, но к сорока годам эти тучи имеют тенденцию рассеиваться. В списке тревог на протяжении всей нашей жизни на первое место выходит нечто иное: наши отношения с другими. Мы тревожимся о том, что с ними случится, что они о нас думают, что мы думаем о них.