Метро 2033. Спастись от себя - Анна Калинкина

Но тогда ему было не до этого – у него появилась Маша. Пока она ждала его на Таганке, все казалось не таким уж страшным. Пару месяцев назад ее не стало. И он окончательно вернулся сюда, на Китай-город. Здесь вольготнее было себя травить грибами и брагой. Здесь его знали. Правда, не осталось уже почти никого, кто помнил, как он попал сюда впервые – сразу после Катастрофы. Да оно и к лучшему. Пришел он сюда тощим студентом, каких было немало, а теперь он – Датчанин, известный сталкер, хоть и с неважной репутацией. Еще в прежней жизни говорили ему, что главное – сделать себе имя. Сначала, мол, ты работаешь на имя. А потом – оно на тебя. Он сделал себе имя – даже здесь, среди отмороженной братвы. А уж какой ценой и кто помог ему в этом – не столь важно. И он держался, пока была Маша, а теперь все понемногу теряло смысл.

Кармен, наконец, вернулась с пластиковой бутылкой, полной браги. И Датчанин, облегченно вздохнув, припал к живительной влаге.

– Надо будет сходить кое-куда, – задумчиво произнесла Ника.

– Я с тобой, – тут же отреагировала Муся.

За пару недель девочка слегка отъелась, царапины на лице заживали. Но все равно она выглядела еще заморышем. Ника считала, что Муся сполна отрабатывает пропитание: та охотно исполняла мелкие поручения, глядела в оба глаза, примечала, что вокруг творится, и докладывала «старшей сестре» все, что удавалось узнать интересного и полезного. Но иной раз Нике становилось жутковато – особенно когда она, вдруг проснувшись ночью, видела, что девчонка не спит: сидит, обхватив колени руками, и смотрит на нее пристально. А глаза словно бы чуть светятся в темноте. «Ты чего?» – спрашивала Ника. Муся качала головой, укладывалась, делала вид, что уснула. Но Ника знала – стоит ей самой задремать, и девчонка вновь начнет разглядывать ее. К этому трудно было привыкнуть.

Пришлось позаботиться не только о еде, но и об одежде для бывшей бродяжки. Кое-что из вещей Ника ей собрала – с миру по нитке. Все это старье было девчонке велико, однако в ее положении привередничать не приходилось. Сейчас Муся щеголяла в чьей-то длинной футболке, которая на ней смотрелась как платье. Как ни странно, выглядело это неплохо – попадались на станции личности, одетые куда хуже. По крайней мере, одежда у девочки была относительно чистой, волосы расчесаны и слегка подстрижены, и вшей удалось вывести едким мылом. Сложнее всего было с обувью. В метро о статусе человека можно было судить по степени износа его обуви – не поскупился он на «новую», прямо из магазина, достать которую становилось все труднее, так как ближайшие к метро магазины давно уже разграбили, и цены на которую поэтому зашкаливали, либо купил старую, дешевле. Слегка поношенные ботинки тоже ценились достаточно дорого. Заметно потрепанную обувку продавали по приемлемым ценам, протертую чуть не до дыр можно было купить относительно дешево либо выменять на еду. Случалось, по мере износа обувь кочевала от хозяина к хозяину и успевала сменить трех, четырех, а то и больше владельцев – в зависимости от прочности, – пока не разваливалась окончательно. В метро ничто не пропадало без пользы. Иногда обувь разоблачала владельца: если у какого-нибудь бродяги из-под истрепанных штанов выглядывали приличные ботинки, становилось ясно, что их обладатель – не тот, за кого себя выдает. Впрочем, можно было допустить, что предыдущий владелец ботинок вынужден был уступить их, не сумев отстоять. Но, как правило, тот, кто носил обувь не по статусу, довольно быстро ее лишался – хорошо, если не одновременно с жизнью.

На Мусе были сейчас стоптанные тапочки, отданные маленькой оборванке одной из девок явно в обмен на какую-нибудь услугу. Окинув напарницу взглядом, Ника решила: «Пожалуй, можно взять девчонку с собой, но придется разориться ей на кеды, что ли. По туннелю в тапках не побегаешь, а если Муся сразу собьет ноги, то станет обузой».

– Первым делом надо нам к челнокам прибиться, – задумчиво сказала девушка. – Потому как собираюсь я на Проспект Мира, а туда в одиночку не пройдешь – кое-где в туннелях неладное творится.

С челноками удалось договориться относительно быстро – целая группа торговцев, распродав свой товар на Китай-городе, как раз собиралась идти на Ганзу. И всего за пять патронов с носа челноки согласились взять двух девчонок. Обычно Ника на всякий случай старалась прихватить кого-нибудь из знакомых братков в качестве телохранителя, но на этот раз никто что-то на Проспект не собирался. Возможно, это было связано с тревожными слухами о неясной угрозе со стороны ВДНХ. И лишь челноки, которых, как известно, ноги кормят, готовы были идти, невзирая ни на что.

– Ник, – спросила Муся, – а ведь по кольцу дрезины ходят. Чего бы челнокам не дойти до Таганки, а там и доехать? Безопасней же.

Ника только хмыкнула:

– Прикинь, во что это им встанет. По пульке с носа за перегон – а их целая кодла. Да они удавятся от жадности. Но дело даже не в этом. У половины из них документы обычно не в порядке, а на Ганзе с этим строго. А так они дойдут до радиальной, многие там и останутся ждать, а двое-трое пойдут на кольцевую, закупят что надо и к остальным вернутся. Я уже эти дела знаю. На Ганзе, конечно, шикарно – свет такой, что глаза режет, все блестит, сияет. Но это на кольце. А на соседней станции скромнее, конечно, зато туда и попасть легче, да и дела там делать можно.

Муся посмотрела на нее с уважением.

– А идти не страшно?

– Ну, разве что на подходах к Проспекту, – с деланной беспечностью сказала Ника. – Но люди же ходят. В одиночку, конечно, там делать нечего, а если с большим караваном – можно проскочить. Когда выйдем отсюда, сперва Тургеневская будет – там-то не особо жутко, просто темно, пустая станция.

Вероника мимоходом вспомнила про замурованные арки перехода: «А то можно было бы попасть прямо к себе, на Красную линию. Да только не ждет меня там ничего хорошего». Ника решительно тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли.

– На Сухаревской страшновато – там всякий сброд постоянно тусуется, – продолжала она просвещать Мусю. – Костры жгут, света там нет, станция вроде как ничейная. Того гляди, спалят ее совсем. А вот от Сухаревской к Проспекту – самый противный туннель, там поодиночке ни за что нельзя ходить – сгинешь, и не найдут потом.

Она нарочно не стала передавать Мусе всего, что рассказывали об этом туннеле. «Девчонка что-то говорила о голосах мертвых? Вот и посмотрим, что она там услышит».

Через пару дней они двинулись в путь. Челноки, большинство из которых было экипировано в военную форму – потому что удобно и достать легче, – волокли истрепанные клеенчатые баулы, сейчас полупустые. Некоторые, впрочем, были одеты в безразмерные трикотажные кофты, иной раз и в женские, поверх спортивных штанов. Торговцы распродали товар на Китае и собирались закупить новые партии на Проспекте Мира, так что сейчас в баулах лежала в основном провизия. Поначалу слышались тихие разговоры: мол, лучше бы податься на Белорусскую, большую торговую станцию, куда везут товары со свиноферм Сокола, кожаные куртки из швейных цехов Динамо и много всякого другого, да только больно уж путь неблизкий – через Красную линию и через Рейх, либо на Ганзу – и там на дрезине по кольцу, по пульке за перегон, а до Проспекта пешком можно дойти, вот только на подходах… Что там, на подходах, Ника услышать не успела – на говорившего шикнули, и он замолчал. Впрочем, она сама прекрасно знала – что. Ника тащила рюкзак, набитый под завязку, но не слишком тяжелый. Муся старалась не отставать. Девушке удалось по приемлемой цене приобрести для спутницы кроссовки, которые подошли по размеру, а продавец уверял, что они фирменные и им еще долго сносу не будет, несмотря на плачевный вид. Ника старалась не думать о том, сколько детей уже успело их поносить. А Мусе, казалось, это было безразлично – возможно, это была лучшая обувь за всю ее недолгую жизнь. Девчонка с видимым удовольствием ловко перескакивала со шпалы на шпалу, ей явно было удобно – может, и не соврал продавец.