Даниил Галицкий. Первый русский король - Наталья Павлищева

Жить бы Даниилу своей жизнью, но обида за Галич не давала покоя. Тем более через год после смерти Мстислава Удатного не забывшие Даниила бояре позвали его в Галич снова. Их было меньше, чем противников или просто равнодушных, но не откликнуться на зов Даниил не смог, душа встрепенулась, потянуло снова на отчие места. Пусть Галич, словно мед мух, притягивал самых разных врагов, это был его город, и князь не собирался отдавать его никому чужому, даже если не имел мысли жить там сам. «Лучше Василька посажу!» – ярился Даниил, но брат благоразумно отказывался.

А еще Даниил частенько бывал во Владимире-Волынском, и звала его туда сердечная привязанность…

Вот и теперь он выбрал денечек, чтобы навестить свою любушку.

Бывают дома, в которых с первого взгляда увидишь, что нет хозяйки, все вроде и чисто, и прибрано, а уютом и не пахнет. Почему-то у женщины даже каша в печи иначе пахнет! Не говоря уж о хлебах и всем остальном.

Но есть и другие, где хозяина нет. Настоящий хозяин не просто ворота приладит, а со смыслом, может только ему самому и понятным, но все же. И крыльцо чуть иначе, чем у других, и конек у крыши, и забор… Нанятые, может, и лучше сделают, да безлико, потому как не для себя.

Вообще, любой дом, любая семья четырьмя столпами держится, как стол на четырех ногах, – муж, жена, старые да малые, вот тогда и крепко…

Дом, к которому спешил князь Даниил, держался на двух опорах – хозяйке Злате и помощи князя Даниила. Впервые Злату он увидел, когда ее мужа в лесу деревом придавило. Произошло это все на глазах у князя, он и привез в дом погибшего тяжкую весть. Совсем юная вдова осталась одна. Конечно, вокруг засуетились многие, потому как была Злата хороша собой – стройная, гибкая, с глазами, как весеннее небо, бровями вразлет и нежным румянцем во всю щеку. Но досталась красавица князю, тот стал помогать, как положено, вдове своего дружинника, а потом и привязался окончательно.

Злата себя блюла, никого, кроме князя, у нее не бывало, потому дурных слов про вдову не говорили, все понимали, что выйти замуж за Романовича ей не суждено, а сердце ведь не спрашивает, в кого влюбляться, ему что князь, что простой смерд.

Прошла пара лет, пока переступил черту молодой князь. Впервые Даниил пришел к вдове не с одной лишь помощью в какой-то из дней, когда стало невмоготу от постоянных драчек и трудных воспоминаний. Злата то ли поняла его тоску, то ли просто истосковалась по-бабьи, но ничего не спросила, не укорила, оставила у себя, потом проводила, тоже не спросив, вернется ли. Но сердцем чуяла, что вернется.

Снег сыпал крупными хлопьями, он укрыл все вокруг белой пеленой, сгладив очертания речных берегов, накрыл деревья белыми шапками. Мальчишки, визжа, скатывались с крутого берега на лед. Это опасно, больших морозов не было, потому можно и провалиться, но кто в детстве раздумывает над опасностями, если можно скатиться, весело вскрикивая на каждой ухабине. Матери ругались, гнали мальчишек в дом, но неслухи не шли, барахтались в снегу, визжали, кидались снежками. Дети всегда рады снежной зиме, неважно, с морозом она или нет. Ребячий визг разносился по округе.

Бросив поводья сопровождавшему его Мишуку, Даниил поспешил на крыльцо, отряхиваясь. Собака, начавшая лаять при их появлении у ворот, быстро притихла, завиляла хвостом: видно, хорошо помнила гостей. Мишук потрепал пса по загривку, вытащил из-за пазухи краюшку и бросил ему. Тот вежливо отнес хлеб под крыльцо, но есть не стал.

– Ишь ты, не голодный…

Злата заметила гостей, появилась в двери, Даниил и стукнуть толком не успел. Он поскорее увлек ее в сени, чтоб не мерзла на крыльце, но больше для того чтобы крепче прижать к себе в темноте, почувствовать ее горячее тело. Прижал, почувствовал, что не только горячо желанна, но и сама полыхает таким же нетерпением. Там же, в сенях, поцеловал лебединую шею, рукой забрался под сарафан, но не более. Слуги видели, что князь приехал, хотя их и немного, и не болтливы, но не стоит так уж всем показывать свое нетерпение…

Удивительное дело, на Руси с князя в целомудрии спрос куда строже, чем с других. Такого нигде нет, повсюду наоборот, кто во главе, тот во всем прав, волен хоть гаремы себе заводить, а русский князь, если приласкает какую любушку, так потом сам с себя сто раз спросит.

Если дружинник затащит какую лихую бабенку на сеновал или сотник прижмет молодку в углу, так никто и вспоминать не будет, ведь по столько дней в походе, а своя баба далеко… С воеводы спрос иной, а уж с князя и вовсе строгий. Не в том забота, что таиться приходится и грех отмолят, за него отмолить найдется кому, но ведь сам пред Господом и перед собой виниться будет.

И вот этот спрос защищал княгинь от мужниного блуда лучше любых запретов и строгостей. И хотя у всякого бывала любушка, не без того, ведь княгини тоже подолгу в тягости ходили, но князья старались держаться.

Эта строгость с князя Владимира пошла, что Русь крестил. У того до крещения целых четыре жены были да три гарема всего числом в восемь сотен, но как принял для себя Христову веру, так словно отрезало! С женкой сначала одной, а после ее смерти с другой, жил и деток плодил, а вот других больше не знал.

С тех пор пошло – жена у князя одна, а уж если совсем не люба или еще что, то и любушка тоже одна, а так, чтоб сотенные гаремы держать, – ни-ни. Если княгиня поумней, то, будучи в тягости и не желая упускать мужа, сама ему подсовывала девок покрепче да поладней, но всякий раз другую, чтобы сердце не привыкло, не тянуло потом от родной жены к дворовой любушке. А если девка тоже в тяжести от князя оказывалась, то ни ее, ни дитя больше при княжьем дворе не видели.

Умные родители сыновей пораньше женили, чтобы на блуд не тянуло, а умные свекровушки и любушек подбирали, пока молодая княгиня сама в разум не входила.

Здесь некому было глядеть, матушка княгини Анны далече, свекровь Анна тоже в обители, оставалось самой княгине с мужниной неверностью справляться. Только как, если она в тяжести то и дело, а муж давным-давно с другой знался, и другая эта пригожая да ласковая? Анна тоже старалась ластиться, как могла, но сказывался норов половецкий, от матери полученный, взбрыкивала внучка Котяна, точно норовистая кобылка, принужденная к седлу, потом опоминалась и убеждалась, что муж нашел ласку у соперницы…

Вот и ныне после размолвки заехал Даниил отдыхать душой к ласковой вдове. Раньше бывал часто, а теперь стал заезжать редко, уж больно обижалась Анна за такие поездки.

Злата действительно любила беспокойного князя, она не вмешивалась ни в какие его дела (да и как могла бы?), встречала всегда с радостью, безо всяких укоров за долгое отсутствие, понимала, что не одна она в его жизни. Просто радовалась тому, что приехал, что не забыл, радовалась его ласке и любви. Радовалась и мелким подаркам, привозимым князем, потому что во время его отсутствия это были напоминания о Даниле…

Служанка Златы дело свое знала, и сама она засуетилась, накрывая на стол. Только тут Данила вдруг почувствовал, что и правда проголодался! Но куда больше яств его порадовал мальчонка, появившийся в двери. Он был в одной коротенькой рубашонке, с голой попкой, босыми ножками и всклоченными со сна волосиками.