Капризы юной леди - Элизабет Вернер

– Да, мы живем здесь довольно уединенно, – сказала она в ответ на расспросы Алисы, – особенно зимой, когда нас совсем заносит снегом, тогда я не вижу никого, кроме дедушки, Гофштетера и нашей старой Элен. Дедушка всегда болен и грустен. Гофштетер говорит, что дедушка никак не может примириться с тем, что мы вылетели в трубу.

– Вылетели в трубу? Что это значит? – переспросила Алиса.

– Так обычно говорят о людях, у которых все не ладится, – наивно объяснила Траудль. – Гофштетер предсказывал это. Он всегда говорил, что все пойдет к черту, так оно и вышло. Гофштетер всегда прав.

Молодая женщина слушала с возрастающим удивлением. Эти выражения поражали ее, и, по ее мнению, Траудль в обществе оказалась бы просто белой вороной.

– Вы до сих пор пользовались, по-видимому, самой неограниченной свободой, – с заметной иронией сказала она. – Вам еще многому придется поучиться, когда вы станете бывать в обществе и выйдете замуж.

– Замужество не про меня писано, – возразила Траудль.

– Почему же? Разве к браку вы питаете отвращение?

– О, нет, ведь мой папа был женат, и Бертольд женат, но Гофштетер говорит, что теперь никто не женится на благородной девушке, у которой нет ни гроша. Все мужчины гоняются за деньгами, а у меня ровнешенько ничего нет.

– Кто же, собственно, этот Гофштетер, на которого вы постоянно ссылаетесь как на авторитет? Он, по-видимому, для вас нечто вроде оракула.

– Гофштетер – это наш лесничий, то есть теперь-то он состоит на службе у фон Берндта. Он говорит, что теперь ему не стоит служить и что он останется здесь, пока будет жив дедушка. Он всегда служил только Гельфенштейнам, а до других ему дела нет. Вот он каков у нас! Гофштетер, поди сюда!

Подошедший откуда-то сбоку человек приблизился к разговаривающим. Это был настоящий лесничий старой закалки, сильный и здоровый, с темно-красным загорелым лицом, которому густые, косматые брови и щетинистая седая борода придавали немного сердитый вид. Во всей его осанке и в том, как он поклонился графине и вытянулся перед ней, замечалась военная выправка.

– Вы лесничий коммерции советника фон Берндта? – снисходительно спросила его Алиса.

– Да, – последовал короткий ответ, звучавший не только не особенно почтительно, но даже не особенно вежливо.

– И вы живете здесь, в «Совином гнезде»? – продолжала Алиса.

На этот раз лесничий только кивнул головой и пробормотал что-то непонятное, но тут Траудль вскочила со своего места и подбежала к нему.

– Гофштетер, старый ворчун, будь же повежливее! Ведь это графиня Равенсберг. Сейчас же исправься, а то я задам тебе трепку! – И тотчас же маленькие ручки энергично взъерошили щетинистую бороду лесника.

Он и не подумал сопротивляться, по его загорелому лицу расплылась улыбка, свидетельствовавшая о том, как хорошо он себя чувствовал во время этого «наказания», и он только проворчал не то сердито, не то ласково:

– Будьте же умницей, баронессочка.

«Баронессочка»! Американка-графиня находила это неслыханным: она видела в отцовском доме лишь строго вымуштрованную прислугу, ни о какой фамильярности с которой не могло быть и речи, а с тех пор как была принята немецкой аристократией, она придерживалась этикета еще строже, чем это делается в большинстве знатных домов.

– Оригинально же вы обращаетесь со своими слугами, баронесса! – вполголоса сказала она по-французски.

Траудль хорошо знала французский язык, а потому ответила Алисе на том же языке:

– О, Гофштетер не слуга, он член семьи, питомец Графенау. Его взяли в замок совсем маленьким мальчиком, потом он был егерем, затем лесничим, ходил на войну под командованием моего отца. Не правда ли, Гофштетер, ты ведь наш?

Лесничий понял лишь последние слова, произнесенные по-немецки, но казалось, до него дошел смысл и всего сказанного. Он недружелюбным взглядом окинул красивую женщину, надменно смотревшую на него сверху вниз, потом привлек к себе свою «баронессочку» и сказал почти угрожающим тоном:

– Да, да, я ваш и всегда останусь вашим. Никто не посмеет обидеть вас или господина барона – за это уж я отвечаю!

– Знаю, мой милый, старый Гофштетер, и дедушка тоже знает это! – И Траудль прижалась своим милым розовым личиком к его жесткой бороде.

Для Алисы это было уж слишком, и она быстро встала, как раз в эту минуту за ней пришел Бертольд. Он также приветствовал Гофштетера с совершенно непонятной для нее сердечностью. Этот лесничий, очевидно, пользовался здесь особенными привилегиями.

Все еще раз зашли в дом, чтобы попрощаться со старым бароном, затем графский экипаж отъехал. Траудль стояла у ворот, с восхищением глядя ему вслед. В своем тихом, уединенном уголке она была просто ослеплена появлением преуспевающей молодой графини. Гофштетер, державшийся до этой минуты на почтительном расстоянии, подошел к ней.

– Уехали, – печально проговорила девушка. – Дедушка был так рад Бертольду! Тебе понравилась его жена?

– Совсем не понравилась!

– Почему же? Она такая красивая!

– И не помнит себя от гордости. Смотрит на нашего брата, как будто мы вовсе не люди! Ее тетка в Графенау такая же. Да она ведь оттуда же и так же богата. Проклятые деньги!

По лицу Траудль скользнула тень грусти.

– Не брани деньги! Если бы у дедушки были деньги, нам не пришлось бы уехать из нашего чудного Графенау.

– Вот об этом-то я и говорю, – воскликнул окончательно разъяренный Гофштетер. – Именно тогда деньги и бывают проклятыми, когда их нет. Теперь в Графенау денег много, недаром коммерции советник теперь «фон». Биржевая аристократия! Такие господа всегда торопятся приобрести старый дворянский замок, зато мой старый барон сидит в «Совином гнезде». И молодой граф также женился на такой денежной принцессе. Как у него еще все сложится? Мне кажется, что не особенно удачно.

– Молчи! – воскликнула огорченная девушка. – Не говори ничего против Бертольда, я не позволю! Бертольд такой добрый!

– Да, добрый, но и только, а с одной добротой не пробьешься в жизни, особенно с такой женой. Теперь она командует и им, и Равенсбергом, и абсолютно всем, пока не найдется кто-нибудь. Кто станет управлять ею, но уже основательно! И я бы очень хотел, чтобы она наскочила на такого.

Траудль уже давно привыкла к сердитым выходкам своего старого друга, который не мог примириться с потерей замка и ненавидел все, что было с этим связано.

– Я здесь долго не уживусь, – продолжал он ворчать, – как только господин барон закроет глаза… Ну, ну, баронессочка, нечего делать такое печальное личико! Все мы когда-нибудь умрем, а дедушка хворает, и жизнь уже больше не радует его. Тогда я уйду далеко, за море.

– В Америку? К дикарям? Да они ведь людоеды!

Лесничий, расхохотавшись, поднял свой мускулистый кулак.