Побег на войну - Сергей Линник

бросился ко мне с таким энтузиазмом, будто не видел меня лет десять, не меньше.

– Бетр Николаевич, наконец-то! А то я береживал уже!

Ну я тоже обрадовался, скрывать не буду. За Ильяза и я волновался. Не чужой ведь. Сколько книжек вместе на верхотуре перечитано, тут любой сроднится. Да и отход из университета на конспиративную квартиру вовсе не казался простой затеей. Короче, было о чем беспокоиться.

Наскоро представив моего помощника присутствующим: вот, мол, хороший парень, вместе пришлось кое-что на этой войне сделать, я уволок татарина в дальний угол. Да, доклад принимать. Хотя сразу и не получилось. А как тут пройти мимо еще теплой картохи в мундире, двух караваев хлеба и даже куска сала! Не знаю, как вы, а я отложил любопытство вместе с требованиями уставов подальше. Еда главнее! Да и вкуснее принесенное, чем та пресная немецкая жвачка из сухпая. Да знаю я, что официально этот сушеный помет называется «железный рацион». Конечно, еще минут десять назад и арийская жратва была верхом мечтаний. Но не сейчас.

Мой зам по боевой достал уже ставший широко известным штык-нож, почикал хлеб, сальце, после чего вдумчиво поделил картохи, не обращая внимания на заурчавшие животы и шумное глотание слюны… Дальше слов нет. Это как слепому пытаться объяснить, что трава зеленая. Может, и послушает, но не поймет. Вот и вам незачем знать о прелести тепленькой картошечки, когда ее сначала надкусишь слегка, не до конца, внутрь положишь малюпусенький кусманчик сала, немножко желтого от почтенного возраста, но придающего такой великолепный вкус, все это целиком отправляешь в рот и загрызаешь сверху ноздреватым душистым хлебушком, натуральной чернушкой, чуть кисловатой… И жуешь, но не глотаешь, ждешь, когда все растворится прямо во рту… Праздник, одним словом. А кто сдуру все в себя пихает, у того только брюхо болит. Ответственно вам заявляю.

Ладно, поели, теперь можно и с товарищем пообщаться. Ильяз все понимал, терпеливо ждал, пока мы насытимся.

– Давай, рассказывай, что с тобой было, – первым спросил я. А как же, я – начальник, значит, про себя после расскажу.

– Как рванул этот «голиаф», я сразу на выход болез, – начал доклад Ильяз. – Там еще фальш-стенка немного завалилась. Но я из этого бодвала выбрался хорошо, никто меня не заметил. – Ахметшин, пока рассказывал, от волнения даже руками начал потихоньку размахивать, есть за ним такое.

Немцы, конечно, бросились прочесывать университет. Но в здании после проверки был всего один пост у окон. Пока нашли черный вход – основной-то был засыпан обломками, – пока прошерстили аудитории и коридоры, Ильяз утек. А дальше ничего интересного не было. Не дождавшись меня, пошел к тому же Линкевичу, «спрашивать чесноку». К счастью, старый пароль сработал, и его впустили. Хозяин конспиративной квартиры, со слов Ахметшина, оказался мировым мужиком, хоть и немножко странноватым. Там и сидел Ильяс, хомячил тушенку и читал книжки, пока его не нашел Енот.

– Что будем дальше делать?

Собрались на улице втроем: майор, Енот и я. Разговаривали шепотом, попытки закурить я тут же пресек. Табачный дым чувствуется издалека, нечего рисковать.

– Ты, когда в городе был, небочес цел? – спросил я Енота.

– Гинзбурга?

– Да.

– Цілий, що йому зробиться? – удивился подпольщик.

– Могли взорвать.

Я задумался. Судя по моим воспоминаниям, конспиративная квартира была маленькой однушкой, и все мы туда банально не поместимся. Что, если вернуться на чердак Гинзбурга? Места там полно, запасы еды тоже есть. Все лучше, чем здесь крыс пугать и задницы морозить.

– Сможешь проверить небоскреб? Боюсь, немцы могли оставить засаду. У нас там… условия получше.

– Сделаю, – покивал он.

– И нам нужна связь с подпольем. Организуй встречу с Кудрей, тьфу ты, с Максимом.

– Це непросто, – засомневался Енот. – Мені до нього…

– Я же тебе говорил про Дарницкий лагерь. Сын Сталина там. Мы не можем сидеть спокойно и ждать, когда его казнят.

– Та зробимо, я ж сказав… – Подпольщик будто забыл, что секунду назад отнекивался.

– И надо срочно передать информацию в Москву.

– Со связью сложно, – вздохнул Енот. – В місті з’явилися пеленгаторы.

– Откуда знаешь?

– Пока шел, бачів машини з антенами.

Да, дела хреновые. Немцы взялись за Киев основательно. Что же делать без связи, если запросить помощь не получится? Да то же, что и раньше: живая народная инициатива.

– Иди обратно в город, проверь небоскреб и найди Максима.

Я решил все-таки рискнуть.

– И одежду. Принеси нам гражданки, – добавил майор. – Без нее никак.

* * *

Назавтра я понял, что ждать действительно весьма утомительное занятие: поел, тайком оправился в развалинах, поспал. Да, питание дошло до той степени, что пришлось сбрасывать из организма остатки. Хотя и с трудом после нескольких голодных дней. И так целый день с перерывами на бессмысленные разговоры и волнения. То рядом мотор машины услышишь, то чьи-то шаги. Сжимали в руках оружие, щелкали предохранителями. И ждали. Очень ждали Енота. И он не подвел. Заявился в двенадцатом часу ночи. С целым баулом одежды – телогрейки, штаны, картузы…

– Нижней поддевы нема, – пожаловался подпольщик. – Это еле собрали.

Те из нас, кто был в военном, бросились экипироваться. Я тоже напялил на себя привычную телогрейку – только бирки с фамилией не хватает. А куда дел свое пальтишко? Оно хоть и куцее, но тоже теплое, на вате. Очень уж меня упрашивал поменяться старшина Витя Гаврилов. Чем оно ему глянулось, не знаю. Пусть носит, мне не жалко. Подобрал себе шапку-ушанку. Зима близко, земля покрывается инеем каждое утро.

Как все закончили одеваться, я дал команду выдвигаться. Шли сторожась. Впереди – Енот с Махно, в арьергарде – Быков и Гаврилов. Сырцов с Архипенко тащили пулемет. Ильяза, как самого упитанного, нагрузили ящиками с патронами. Татарин взял сразу два, третий прихватил майор. Один я шел налегке. Не потому что начальник, просто нес наготове гранаты. Нарвемся на патруль, те залягут, и единственный способ их загасить – метко кинуть «колотушку».

Несколько раз пришлось быстро прятаться во дворах: либо проезжали машины, либо Енот замечал немцев. Вел он нас, виляя по городу: дважды перелезали через заборы, разочек прошли насквозь пустой подъезд какого-то дома. В Киеве, судя по лучам прожекторов, работала ПВО. Но сирены молчали. Да и будут ли их фашисты включать для населения?.. Вряд ли. Что им какие-то унтерменши-украинцы.

Но дошли наконец-то. Гинзбург был погружен в полную темноту, и, наверное, из-за этого вверху живота зашевелилось какое-то тревожное чувство. Или это я переел немного?

– Сходи, еще раз проверь, – шепнул я Еноту.

Подпольщик ушел, а мы затаились.

– Был там кто-то, – наклонился к моему