Муза ночных кошмаров - Лэйни Тейлор

– Нам нужно подготовиться к нападению.

– Лазло не станет нападать, – заявил Эрил-Фейн с нотками беспокойства. – Что же касается остальных… если бы они могли, то почему этого не сделали?

– Ты не можешь просто предполагать, что мы в безопасности.

– Я ничего не предполагаю. Мы подготовимся, насколько возможно, хотя я не представляю, как вообще можно быть готовым к такому.

Бороться с армией из усопших близких им людей? Это сущий кошмар!

– Кроме того, их может быть больше, – заметила Азарин, указывая на Пик и за него.

Теперь они знали, что в цитадели жили божьи отпрыски, но трансформация Лазло говорила о новой тревожной вероятности: что в мире куда больше божьих отпрысков, живущих в далеких странах с привычным цветом кожи и наследием, которое могло быть тайной даже для них.

– Не исключено, – согласился Эрил-Фейн.

– Они могут выдавать себя за обычных людей. Скрываться у всех на виду, как он, – не унималась Азарин.

– Он не скрывался. Лазло сказал, что ничего не знал.

– И ты ему поверил?

Эрил-Фейн замешкался, но затем кивнул. В этом юном фаранджи отцовские чувства Богоубийцы, изголодавшиеся и чахлые, нашли место для исцеления. Он питал к Лазло более чем нежные чувства. Хотел оберегать его и, невзирая на все случившееся, невольно доверял ему.

– Думаешь, это случайность, что он изучал Плач? – спросила Азарин. – Учил наш язык, наши легенды?

Теперь, когда она знала, кто такой Лазло, его увлечение приобрело зловещий характер.

– Нет, не совпадение, – ответил Эрил-Фейн. – Я полагаю, что нечто взывало к нему, нечто, чего он сам не понимал.

– Но как он оказался так далеко, в самой Зосме? Вдруг он… один из наших?

Эрил-Фейн повернулся к ней – к своей жене, которая вынашивала божьего отпрыска, как и многие другие дочери Плача. Когда она сказала «наших», то подразумевала, что одна из жительниц города могла произвести на свет Лазло в стерильной комнате цитадели, которую боги использовали как раз для этой цели.

– Будем надеяться. Иначе где-то там может быть другой Мезартим, еще одна цитадель, парящая над еще одним городом, где-то в Зеру.

Мир велик, большая его часть даже не отображена на карте. В каких еще странах могли править злые боги? Но внутреннее чутье подсказывало Эрил-Фейну, что Лазло связан с Плачем, что все это связано с их городом, с их цитаделью, с их богами и божьими отпрысками.

На протяжении пятнадцати лет народ Плача жил с уверенностью, что монстры мертвы, а Эрил-Фейн существовал с этой ношей: что это его руки их погубили, как богов, так и детей – и его ребенка. Или так он полагал. Его преступление было так же отвратительно, как злодеяния богов. И хоть он никогда не пытался раскаяться в своих поступках, все это время Богоубийца убеждал себя, что у него не было выбора, что это была необходимость, дабы Плач больше никогда не заставили опуститься на колени, живот или спину.

Сегодня же он выявил последствия нового открытия – металл активировал силу Мезартима, – и даже это крошечное, ненормальное убеждение стало разрушаться. Что, если убивать их было не обязательно?

– Когда они вдали от металла, – отважился предположить Эрил-Фейн, неохотно высказывая свое подозрение вслух, – их сила просто… выдыхается?

Азарин пыталась прочесть выражение его лица, как и все эти годы. Он был игрушкой богини отчаяния. Изагол изувечила его эмоции, отравила способность любить и доверять, пока те не спутались с ненавистью и стыдом до такой степени, что он едва мог отличить их друг от друга. Но она поняла, что Эрил-Фейн имел в виду, и ощутила укол раскаяния, от которого страдал он сам. Это ноша Азарин: чувствовать всю боль Эрил-Фейна и не иметь возможности помочь.

– Даже если так, – осторожно сказала она, – ты не мог этого знать.

– Мне стоило подождать. Младенцы в колыбельках, к чему спешка? Они не могли навредить нам. Мне нужно было хотя бы попытаться понять.

– Если бы не ты, это сделал кто-то другой, – отрезала женщина, – и тогда все было бы куда хуже.

Эрил-Фейн понимал, что это правда, но ему едва ли помогал тот факт, что его люди поступили бы более бесчеловечно, чем он сам.

– Они были младенцами. Я должен был защитить их, вместо того чтобы…

– Ты защищал нас, – категорично перебила Азарин.

– Но это не так. – Его голос стал тише. Этот взгляд Азарин хорошо знала – беспомощный, виноватый. Он вспоминал ее крики в цитадели, как ее живот увеличился от ребенка, но не его, не человеческого. – Я не защитил тебя.

– А я не защитила тебя! Никто никого не защитил. А как? Они были богами! И все же ты нас освободил. Всех нас, любовь моя. Весь город. – Она указала на маленькую девочку в потоке людей внизу. Та ехала на отцовских плечах, краснощекая и большеглазая, ее черные волосы были собраны в хвостики и торчали по бокам. – Благодаря тебе этот ребенок никогда не станет рабом. Ее семья никогда не ответит на стук Скатиса и не будет смотреть, как ее увозят на Разаласе.

Азарин могла бы продолжить уверять его, что он герой, но знала, что Эрил-Фейн этого не хотел. Это никогда не помогало, да и он, вероятнее всего, даже не слушал. Он все еще смотрел на девочку в толпе, но в его взгляде читалась испуганная неопределенность, и Азарин догадалась, что он видел кого-то другого – собственную дочь, чье изувеченное голубое тело Лазло снял с железных ворот на заре.

При виде нее Эрил-Фейн упал на колени и сделал то, чего Азарин не наблюдала с тех пор, как с ним телом и умом играла Изагол. Он расплакался. Она пока не решила, хорошо это или плохо. Годами он не проливал ни слезинки, а тут у него получилось. Значит ли это, что истерзанные тропки его эмоций начали зарастать?

Как раз вовремя, чтобы оплакать смерть дочери.

Пришел черед Азарин сделать то, чего она не делала годами. Женщина потянулась за рукой мужа, чувствуя его мозоли, шрамы, теплоту и реальность. У них было всего пять дней и ночей в браке; прошло уже почти два десятилетия, но она помнила прикосновения этих рук – этих – на своем теле, как они изучали его полностью, ну или, по крайней мере, столько, сколько мог изучить юный муж за пять дней и ночей. После Освобождения Эрил-Фейн отказывался прикасаться к ней и запрещал прикасаться к нему. Теперь сердца Азарин замерли в ожидании его реакции.

На секунду он просто оцепенел. Она наблюдала, как Эрил-Фейн опускает взгляд на их ладони, на ее маленькую внутри его большой, обе исцарапанные и мозолистые – уже далеко не те юные руки, которые так тщательно стремились познать друг друга. Мужчина сглотнул, закрыл глаза, а затем медленно-медленно сжал ее.

И когда сердца Азарин забились снова, ей показалось, что она ощутила лучик света в жилах, по которым бежал ее дух.

* * *

Сухейла, мать Богоубийцы, стояла в своем внутреннем дворике, обратив лицо к солнцу, с закрытыми глазами, чтобы не видеть цитадель.