Венец всевластия - Нина Соротокина

Условия Ивана при обручении были таковы: муж не должен принуждать жену к римскому закону, дабы оставалась она в вере истинной, то есть православной. За ответом Александра по этому пункту отправились в Литву князья Ряполовские, Семен и Василий Ивановичи. Александр послал в Москву грамоту такого содержания: жену понуждать к римской вере он не будет, но если она сама захочет, то на то ее право. Иван от такой формулировки пришел в ярость. Мало ли чего дочь захочет! Главное, что он, государь, не дает воли на римскую веру! И тут же добавил, что желает, чтобы дочь Елена выстроила себе в Вильно церковь греческого закона, в коей и совершала бы свои требы.

На переговоры о вере греческой ушел целый год, и в конце концов Александр принял все условия. Московский государь умел настоять на своем.

И опять январь, день тринадцатый. После службы в Успенском соборе Иван передал литовским послам молодую княжну. Перед отъездом в Вильно Елена остановилась в Дорогомилове и жила там два дня. При княжне присутствовал князь Василий и матушка-государыня Софья. Дважды наведывался к дочери сам Иван для подробного напутствия дочери.

— Голубка моя ясная, — говорил царь дочери, — помни, теперь каждый твой шаг на виду, что ни сделаешь, все должно быть к пользе твоего отчества и вере истинной. Путь твой долог. Во всех городах, через кои проезжать будешь, иди в соборную церковь и служи молебен. Да, забыл тебя оповестить, в Витебске мост худой и ветхий, поэтому, прежде чем в храм идти, наведайся, можно ли пройти по тому мосту. Если скажут — плох мост, не ходи, помолись дома у Иконы Всескорбящей. А как приедешь к месту…

Княжна Елена, или как звали ее дома — Лёнушка, плохо слушала отца. Страшно ей было расставаться с родительским домом. И не дальняя дорога страшила ее, и не плохие мосты, а встреча с суженым. Каков он — любезный друг? С отцом об этом говорить бессмысленно, он ее просто не поймет.

В последний вечер в Дорогомилове Софья устроила отходную — честной пир. Невеста, разумеется, в застолье участия не принимала, не девичье это дело среди пьяных сидеть. Народу было много, еды — горой, благо время было рождественское. Чашники и чарошники внимательно следили, чтоб у важных гостей кубки были полны. Подавали меда вишневые, можжевеловые, приварные, белые с гвоздикой княжие… В стопы лили рейнские вина, а также романею, как звали тогда бургундское.

В разгар веселья в палату неслышной походкой в вошла служанка Софьина — гречанка Анастасия, подошла к государыне и зашептала в ухо. Вид у служанки был совершенно невозмутимый, поэтому удивительно было, что Софья изменилась в лице и воскликнула: «Быть не может!» Но Анастасия с той же невозмутимой миной закивала в ответ — может, еще как может, сама видела, что Елена Волошанка незваной явилась на посольское пиршество! «Пусть только в палату войдет, негодница, — мысленно кипела Софья, не забывая при этом приветливо улыбаться послам, — пусть только ногу через порог занесет, ужо я ей покажу свое место! Я царица в славе, а ты, вдовья невестка, — никто!»

Однако про вдовую Елену не скажешь — жалкая. Вошла в сок, лицом расцвела, щеки алеют — румяниться не надо. Тела не нагуляла, так и осталась тощей, ровно селедка, а чтоб скрыть безобразие, носит на себе многие одежды, утолщающие фигуру — смех! Ручки мягонькие, голос ласковый, а в глазах-колодцах так и пляшут болотные огни, возбуждая мужскую похоть.

В присутствии царя Елена гасила неприличный блеск, прикрывая глаза веками, как курица пленкой — экая умница, тихоня, послушница. Софья видела ее насквозь и мужу не раз говорила — Елена ведет жизнь зазорную, она нечиста, говорят люди, что имеет полюбовника, да не одного, а великое множество. Царь не соглашался: «Напраслина! — любимое слово. — Елену при ее красоте каждый охаять готов, а что принимает она в своем дому мужей-книжников, так то разговоры богословские, которые не порочат вдову, а только возвышают в глазах людей умных. А про дураков говорить не будем».

Как же… мужи-книжники! У всех у них одно на уме! И высокие разговоры только прикрытие. С царицей они свои мудрые беседы не ведут. Софья уже старуха, за сорок перевалило, а эта… правду говорят люди: вдове тридцать лет, как венец — к лицу. Ясное дело, змея явилась попрощаться со своим сердечным дружком — Федором Курицыным. Дьяк по посольским делам ехал в Ливонию, но до границы должен был сопровождать посольский обоз.

Но время шло, а незваная гостя ногу через порог не заносила. Софья тяжело поднялась, отерла платом разгоряченное лицо и сама пошла выяснять, что там делает в дому Елена Волошанка. Не дело подниматься царице ради невестки, но иного выхода нет. Она застала Елену выходящей из двери дочери.

— Доброго здравия, матушка! — голос елейный и поклон в пояс.

— Не ожидала видеть тебя здесь, — строго сказала Софья.

— Сестрица Елена прислала нарочного со словами — приезжай, де, попрощаться. Я и приехала, путь в Дорогомилов не долгий.

Мало тебе мужского полу, Елена-прекрасная, ты и с Лёнушкой, чистой голубицей, дружбу завела. Софья давно заметила обоюдный интерес вдовы и дочери. Что у них может быть общего? Разница больше чем в десять лет. Сама Елена никогда не хаживала в покои Лёнушки, а та чуть что схватит рукоделие и бежит к названой сестрице. О чем они толкуют — Бог весть.

— Зайди-ка в горницу, разговор есть…

Горница была пустая, освещенная одним паюсным фонарем. Говорить пришлось стоя. В Дорогомиловском дому жили летом, тогда и привозили все — столы, лавки, утварь. А сейчас санным путем доставляли сюда только самое необходимое, чтобы было где послов принять. Печи топили не переставая, но в боковой горнице было все равно холодно, и как-то слишком резко пахло дымом. Шум пиршества сюда не долетал, за окном выл ветер, и оттого в помещении было особенно неуютно.

— Как бы метель не поднялась, — озабоченно сказала Елена.

— Успеешь доехать.

— Да я не о себе забочусь. Если с ночи завьюжит, то к утру не успокоится.

— Так ты о Лёнушке, значит, печалуешься, — усмехнулась Софья. — Что она тебе сказала?

Елена помолчала, потом и вздохнула еще с показной сердобольностью:

— Страшится…

— А ты что?

— Сказала, чтоб не боялась, что все хорошо будет. Про великого князя Александра говорят — видный мужчина.

— Подумайте… слова-то какие — видный. Ты-то откуда знаешь?

— Федор Васильевич рассказывал.

— Это дьяк Курицын, что ли?

Елена кивнула.

— А что он еще рассказывал?

Невестка оживилась.

— Он был в Литве и в Вильно, и в Тракае. Тракайский замок знатный и богатый, сложен из огромных камней, балконы и лестницы дубовые, а вокруг дома балконы-гульбища, на них всю ночь смоляные факелы горят, светло, как днем. И Лёнушка наша будет в этом замке хозяйкой.

— Не будет она в Тракае жить! Там и церкви греческой нет. Государь не единожды ей наказывал, чтоб ходила только в нашу церковь. Литва обещала ей новый храм поставить веры истинной. Брак этот — дело государственное!