Она назначает жертву - Сергей Майоров

Следователь окинул взглядом крепкую фигуру муровца. Росту в нем было больше ста восьмидесяти, весу около сотни.

— Сходи к Сидельникову, — покусав губу, приказал Лисин. — Пусть продолжает работать с материалами Журова и Хотынцева. Сам через десять минут подгони «Волгу» к крыльцу. Нас ждет увлекательная экскурсия на городское кладбище.

Оставшись один, Лисин поднял телефонную трубку, раскрыл справочник, лежащий на столе, и нашел номер телефона Фишера.

— Моисей Самуэлевич, это старший следователь по особо важным делам Лисин. Как у вас в плане борьбы с латентной преступностью?

Озадаченный Фишер признался, что не хватает квалифицированных кадров. Да и заработную плату не мешало бы повысить. А так ничего, служба идет. В конце концов, кто-то ведь должен стоять на защите правопорядка.

— Это вы хорошо сказали, — похвалил следователь. — Как себя чувствует после психологической травмы старший сержант Колесов?

— Почему психологической? — удивился Фишер. — Он просто голень вывихнул.

— Голень вывихнуть нельзя, Моисей Самуэлевич. Голень — это кость. А что касается психического состояния… Старший сержант Колесов, насколько мне известно, не просто упал. Он ведь куда-то упал?

Начальник Восточного РОВД заметил, что Колесову не так важно, куда падать. Ему не привыкать по той причине, что ниже земли все равно не упасть. Говоря словами поэта, над нами особую власть имеют не страсть и не месть — достоинство, слава, честь.

— Ну да, — понимая, что его втягивают в диалог ни о чем, согласился Лисин. — Он ходить может?

Колесов ходить мог. Старший сержант был награжден знаком «Отличник российской полиции», а поэтому, если нужно, он поползет.

— Ползти не надо, хоть мы и поедем на кладбище. Я буду через полчаса.

Фишер сказал, что к приезду москвичей сержант, раненный во время погони, уже будет на месте.

Потом, понимая, что столичный следователь вот-вот повесит трубку, он виновато заметил:

— Иван Дмитриевич, а я ведь не Моисей Самуэлевич.

— А кто вы? — От неожиданности Лисин задал самый глупый из всех возможных вопросов.

— Я Константин Тимофеевич.

— Извините, ради бога, — уже думая, как отомстить Юштину, пробормотал Лисин.

— Ничего-ничего, — заспешил Фишер. — Нас с Бугровым всегда путают из-за фамилий.

— Как это? — уже почти впадая в ступор, глухо спросил следователь.

— Моисей Самуэлевич — это подполковник Бугров, начальник Западного РОВД.

— Всего хорошего, — прохрипел Лисин.

Константин Тимофеевич Фишер оказался слегка располневшим майором лет сорока. По его поведению и манере разговаривать становилось ясно, что еще до недавних пор он работал по линии уголовного розыска, но сейчас, когда приблизилась пенсия, гонки, засады и разговоры с задержанными, изматывающие нервы, его стали раздражать. Сейчас он ходил на работу в режиме «сутки через трое», получал ту же заработную плату, но при этом имел вчетверо больше свободного времени.

Происшествие на Литвинском кладбище майор считал недоразумением, патрульных, спугнувших мужчину, — бездельниками, а его самого — человеком со сломанной судьбой. На вопрос Лисина насчет последнего утверждения он ответил, что люди с нормальным течением жизни по погостам ночами не хаживают.

Познакомился важняк и с сержантом Колесовым, раненным в мистической схватке. Молодой человек с бегающими глазами никак не мог взять в толк, почему его привели на встречу со следователем, и к началу разговора всерьез подумывал о том, что его обязательно за что-нибудь накажут. Иначе и быть не может, коль скоро в дело вступил Следственный комитет. У этой организации в последнее время не все склеивается. То одно тело из Лондона не выдадут, то другое, да и общество начинает подозревать, что борьба с криминалом — не главная цель данного могущественного органа.

Поэтому старший сержант Колесов сидел тихо, голос подавал лишь тогда, когда к нему обращались, и проявлял все признаки необоснованной тревоги, свойственной лишь лицам с клинической формой депрессии. Вопросы повышенной сложности затруднений у него не вызывали, но те, над которыми не нужно было думать, ставили парня в тупик.

— Вы сможете показать то место на кладбище, где заметили мужчину? — спросил Лисин.

— Да, — ответил старший сержант.

— Как нога?

Таков был следующий вопрос, и Колесов посмотрел на Фишера, словно тот мог ему помочь.

Кладбище мало чем отличалось от всех остальных, раскиданных по просторам России.

— В девятнадцатом ряду дело было, — сообщил Колесов, понимая, что пора проявлять инициативу. — Он где-то здесь сидел, между могилой цыганского барона и мавзолеем старооскольской братвы.

Лисин с трепетом в душе посмотрел на бронзового коня, на котором восседал барон, сработанный из того же металла. Цыган бронзовыми глазами смотрел куда-то вдаль, в сторону старооскольского железнодорожного вокзала. По-видимому, он ожидал прибытия поезда с очередным наркокурьером.

— Ни хрена себе! — сказал Юштин.

— Не бранись на святой земле, — без юмора предупредил его следователь.

Мавзолей вызвал еще больше эмоций. Их было столько, что Лисин даже забыл об истинной цели своего присутствия на кладбище, выбрался из машины и пошел к монументальному архитектурному сооружению.

Мраморная площадка высотою в метр, шириною в пять и длиною в двадцать простиралась вдоль дороги, закрывая все, что располагалось за нею. Четыре мраморные скульптуры ростом в три метра стояли плечом к плечу, смотрели на все тот же вокзал и ждали, видимо, положенца всея Руси, прибывающего в Старооскольск в одном купе с наркобароном.

Такого Лисин еще не видел. Квартет крепких правильных пацанов замер на пятачке радиусом в три метра, сами же могилки располагались за их спинами. В каждую фигуру неизвестный скульптор попытался привнести что-то оригинальное, и ему, без сомнений, это удалось.

У одного из пацанов на плечи был небрежно, по примеру гусарской куртки, накинут пиджак. Даже в мраморном исполнении было видно, что это предмет от Понти. С пальцев второго свисал брелок автомобильной сигнализации с эмблемой «Мерседеса». Третий, вероятно, слыл веселым малым. С лица его не сходила добрая улыбка, чуть скошенная вбок. Четвертый держал руки сплетенными на груди и думал, как обложить цыганского барона непосильной данью. Эта идея прямо-таки читалась на его физиономии. Если бы барон знал, что взгляд одного из этих пацанов упирается ему прямо в затылок, то он меньше всего думал бы сейчас о том, опаздывает поезд из Душанбе или нет.

Но венцом всего, что застыло на мраморной площадке в холодных формах, был живой вечный огонь, маленьким пионерским галстуком вырывающийся из небольшой чаши.

— Ни хрена себе, — сказал Лисин, приближаясь к архитектурной композиции.