Год чудес (рецепты про любовь, печаль и взросление) - Элла Рисбриджер

нет телефонов: нет сигнала, нет надежного интернета. Ты как будто выпадаешь из времени.

Мы едем туда на поезде, медленном, все трое: мы с Джо и мужчина, которого мы зовем Краб.

Джо нашла Краба как-то вечером в Ньюкасле, а потом я нашла Джо, и вот мы оказались здесь, у моря. У нас всех мало общего, мы никогда не жили поблизости друг от друга, никогда не встречались за обедом. У нас троих такая дружба, которая не требовала усилий и которая всегда оставалась непонятной, но все же нам логично быть вместе. Я ничего более внятного сказать не могу. Просто некоторым людям логично быть вместе – и мы так и делали. И делаем. Наверное, это как влюбиться.

Сейчас конец февраля, и вроде бы скоро наступит конец света, так что мы поехали к морю на тот случай, если это вдруг окажется правдой.

Краб живет в Ньюкасле, а мы живем в Лондоне, а все наши встречи проходят здесь: для всех неудобно, но всеми обожаемо. Оно в Уэльсе, это место, на краю обрыва. Обрыв заканчивается в море, и из дома отовсюду видно море, а в доме все движется медленно и целесообразно. Дни тянутся, как десятилетия. Мы часто дремлем днем. Мы собираем пазлы почти молча, разделяя картинку на цвета: ее руки на голубых и синих, его – на серых, мои – на белых. Каждый час – это отдельная эпоха, отмеченная весьма приблизительно чашками чая и изменениями голубых и синих тонов моря и неба. Чайник закипает целый век. Мы называем это валлийским временем.

И я думаю про яйца. Про яичницу-болтунью, приготовленную в валлийском времени: медленнее, чем казалось бы возможным, на более слабом огне, чем вы могли бы себе представить, и нежнее и вкуснее любой яичницы, что вам доводилось пробовать.

Не нужно класть сливок, не нужна пароварка. Молоко добавлять не нужно. Берете только яйца и немного сливочного масла, обычную сковородку. Проще пользоваться силиконовой лопаточкой, но, думаю, и без нее можно обойтись: просто с силиконом меньше продукта пропадает, а в этом доме зря ничего не переводят. Здесь все только потому, что оно полезное и правильное, так что вы тут тоже полезные и правильные.

По морю гуляют шторма, залив затянут тучами, поезда запаздывают и отменяются, но тревожиться не получается, потому что на том конце железной дороги конец света, а здесь есть все, что нам нужно. Может, мы бы так здесь и остались, втроем? Может, мы просто тут останемся и ничего меняться никогда не будет? Однако даже здесь часы идут, даже здесь одно мгновение переходит в следующее, даже здесь яйца густеют: медленно-медленно, но неотвратимо.

Масло скользит по сковородке, приливом превращается в пену. Вы взбиваете яйца так осторожно, что вилка даже не касается миски и не нарушает тишины. Вы выливаете яйца на сковородку и ждете и изредка перемешиваете и ждете. Они густеют, словно створаживаясь, медленно и постепенно. Наверное, это чудо, еще одно чудо, как тот пирог, что подарил мне жизнь, как то чудо, что смогло привести меня сюда, в этот дом на краю обрыва. «Каждый день случается что-то, – думаю я, – значит, так оно стало». Ах, какая жизнь. Ах, какое чудо. Ах, какие яйца.

На 3 порции

15 г сливочного масла

6 яиц

Тосты с маслом

На самом деле рецепт не нужен, вы и так все поняли: время, тишина. «О ты, дитя молчанья и терпенья». Китс должен был бы написать это о яичнице.

Растопите масло на минимальном огне. Разбейте яйца в миску и чуть сбейте вилкой. Не надо полностью их перемешивать, пусть будет белок, пусть будет желток.

Вылейте их в масло и чуть размешайте. Дайте густеть секунд 20, а потом силиконовой лопаткой передвиньте яйца с краев сковороды к центру. Идет медленно скручивание: просто попробуйте. Нужно, чтобы образовывалась масса, а не клочья. Оставьте нагрев минимальным, не торопитесь. Не надо мешать постоянно. Масса, завитки, медленные движения. Все правильно.

Надо жарить яичницу так медленно, что покажется, будто она никогда не приготовится на таком слабом огне, что все так и не соединится. И мешаете вы тоже медленно и не часто, вы перемещаете края к центру, а центр – к краям, медленно загибая, загибая осторожно, изредка. Она загустеет примерно через 20 минут. Чудо.

Наблюдайте за яйцами постоянно и, когда подумаете «еще не совсем готово», снимите их с огня. Возьмите тарелки, возьмите тосты. Переложите яйца на тарелки (они идеально дойдут за то время, пока вы достаете тарелки и мажете тосты маслом). Ешьте и любуйтесь морем.

Март

Лепешки «шторм на море»

Сейчас начало марта, и где-то там наступает конец света. Наши друзья отменили обед в следующую пятницу, но это даже немного утешает: непонятно, когда мы будем дома и как мы домой попадем.

Поезда не ходят из-за штормов, но и куда нас привез бы поезд? В Лондоне все закрывается или уже закрылось. Если поднять телефон высоко над головой, то ненадолго возникает сигнал, и мы видим дергающийся обрывок рекомендаций правительства: «Не выходите на улицу, оставайтесь дома, смотрите, но не прикасайтесь». Наполовину Боккаччо, наполовину Стивен Кинг, сплошной абсурд. Не прикасайтесь к друзьям. Не прикасайтесь к любимым. Может, это у них на руках или в их телах. Чем бы ни было «это»! Если вы касаетесь чьей-то руки, то касаетесь всех и всего, чего касался он, и наоборот: человеческая цепочка. Мы все друг от друга зависим, мы все связаны и скреплены, независимо от того, знали мы раньше об этом или нет. Мне это кажется вроде как успокаивающим, хотя по задумке должно было пугать. Меня это вроде как успокаивает, хотя, кроме Джо, мне касаться тут некого.

Сейчас здесь только мы с Джо, мы с Джо и море, и мы собрали все пазлы, прочли все книги в мягких обложках, а море по-прежнему штормит. Писать бесполезно, так что я прибегаю к тому, что неизменно делаю, когда все плохо: иду на кухню и прикидываю, что приготовить. Облокачиваюсь на кухонный стол, смотрю на то, как ярится серое море. На низкие силуэты птиц – они высоко над морем, но на уровне кухонной мойки. На очертания и яркие вспышки буя, отмечающего пролив. На остов разбитого рыбацкого катера: он лежал высоко над уровнем моря, сколько я помню, осыпаемый брызгами, а потом, когда я снова посмотрела, вдруг исчез, лакуна. Я копаюсь в холодильнике, где почти ничего не осталось. Здесь нет супермаркета, так что мы привозим продукты с собой, вместе с купальниками и толстыми свитерами. Что у нас есть? Что можно испечь?

Мне знакомо это чувство, когда ждешь звонка из больницы, смены правительства, очередного удара. Я привыкла ожидать апокалипсис, но