Я - ведьма! - Лада Лузина

— «Расколдуйте их, немедленно расколдуйте!» — глумливо проблеяла ведьма, явно пародируя манерные интонации Линды. — Сейчас, разбежалась! Не научилась я еще расколдовывать. Так что, дорогие мои, живите-ка вы лучше долго и счастливо.

И, сложив фотографии лицом друг к другу, прищурясь, проткнула их насквозь ярко-алой иглой.

Жара обнимала меня со всех сторон с навязчивостью сексуального маньяка-насильника. Прижималась ко мне тяжелым горячим телом. Лапала похотливыми потными руками грудь, лезла под мышки, заползала в трусы. Терлась, тискала, липла, большая, противная, неприятная до тошноты.

На мне была лишь прозрачная иллюзия одежды — легкая шифоновая юбка и майка-тряпочка, привязанная двумя тесемками к голой спине, — но и она раздражала меня ужасно. Тяжелая торба оттягивала плечо. Нет, это была безумно глупая идея — топать в такую жарынь невесть куда и невесть зачем. И если бы не дурацкое свойство моего характера всегда оканчивать начатое, я бы вернулась домой с полдороги и пролежала весь оставшийся день в ванной, заполненной ледяной водой.

«Но если я чего решил — выпью обязательно!» — дразнила меня моя мама. Не без оснований.

Палец с коротко подстриженным ногтем ткнулся в мордочку раскаленной от жары железной кнопки.

«Три, три, три — код двери. Легко запомнить, правда?» — сказал мне женский голос по телефону. По этому голосу невозможно было определить возраст его обладательницы. Но именно его загадочная обладательница устроила личную жизнь моей подруге Маше.

«Мне сказали: она ведьма. Но она никакая не ведьма — она психолог. Суперпрофессиональный! Ты себе не представляешь, из какого жуткого кризиса она помогла мне вырулить. До прихода к ней казалось: моя жизнь кончена. А она разрешила все в одно мгновение…»

Дверь крякнула и открылась сама собой. Я вошла в подъезд старого дома и тут же судорожно схватилась рукой за горло. Воздух в подъезде-колодце был спертый, тяжелый, практически непригодный для принятия вовнутрь. Сейчас меня вырвет!

Задержав дыхание — «Не вдохнуть! Только не вдохнуть!», — я побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и чувствуя себя героиней компьютерной игры. Сотня обезумевших от жары черных мух металась по подъезду с заунывным инфернальным жужжанием. В этом звуке было что-то пугающее, вызывающее ассоциации с ужастиками Стивена Кинга, и одновременно тошнотворное, помоечно-омерзительное.

Я ускорила бег. Плетеная торба колошматила по бедру. Третий этаж. Тридцать третья квартира. Звонить три раза.

Звонок отчаянно завопил, умоляя о помощи. «Воды!» — взмолилась я про себя, убежденная: раньше чем женщина, которая откроет мне дверь, успеет добежать до кухни и вернуться обратно, я безнадежно облюю ее коврик.

Дверь открылась мгновенно, и прежде чем я успела оторвать левую руку от звонка, в правую кто-то сунул мне бутылку кока-колы. Я жадно вцепилась в спасительно холодное тельце бутылки, опрокинула в рот ее содержимое и замерла, как статуя, с облегчением вслушиваясь в себя. Чувствуя, как веселые колючие пузырьки понеслись в глубину, словно красноармейцы в старых советских фильмах, которые въезжают в занятый неприятелем город с песнями, флагами, пистолетными выстрелами и в последнюю минуту спасают приговоренных к смерти.

Зажмурившись от счастья, я глотнула еще. В голове прояснилось.

— Спасибо… — Я подняла глаза на свою спасительницу.

На пороге не было никого. Темный коридор манил вовнутрь — я зашла. И наконец увидела ее — Иванну Карамазову — и обмерла, пораженная.

Нет, в облике девушки, стоявшей возле зеркала и поправляющей черную шелковую шапочку на голове, не было ничего необычного. Но на ней была теплая одежда — джинсы и свитер!

— Вам не жарко? — изумилась я.

Она не ответила. Ее отражение в зеркале улыбнулось мне — так улыбаются дитятям, вопрошающим: «А разве жирафке не жарко в Африке?» У нее была хитрая улыбка и вострое лицо. Лицо, обрамленное черными волосами, как сказал бы Костя Треплев, застрелившийся от собственной банальности[3].

Интересное лицо, резко красивое, такие любил рисовать Бродский[4].

— Ну что, вам лучше? — спросило отражение ведьмы.

Да, мне было однозначно лучше. Только сейчас мое распаренное, оглушенное пеклом тело ощутило, что в коридоре царит приятная прохлада.

— Тогда идемте в комнату. — Она не ждала моего ответа.

— А дверь… закрыть нужно, — напомнила я.

— А разве она не закрыта?

Я обернулась. Дверь, оставленная мной распахнутой настежь, действительно была закрыта на все замки и цепочку.

— Значит, вы на самом деле колдунья! — восхитилась я.

Но Карамазовой уже не было в коридоре. Я двинулась в комнату и… замерла на пороге как вкопанная. Такого удара я не ожидала. Какие уж тут брюки и свитер — в комнате горел камин!

— Выключите, выключите его немедленно! — идиотски потребовала я, захлебываясь от абсурда происходящего. — Вы что, с ума сошли?! На улице лето! — Я возмущенно топнула ногой.

Камин был огромный, в высоту человеческого роста, и огонь бился по его большой, жадной гортани сильным плотоядным языком.

— Какого черта вы его распалили? Что за дурацкие киношные декорации? — выпалила я, не в силах одержать нахлынувшую злость. И осеклась… Мой голос прозвучал чересчур презрительно и сварливо. А оба эти качества я никогда не считала достойными уважения.

В ответ Карамазова скорчила зеркальную гримаску, точно повторяющую мою, с той лишь разницей, что насмешничала она уже надо мной. И вдруг проделала неожиданный финт — вытащила из кармана круглое стеклышко на шнурке и вставила его в правый глаз.

«Монокль! — поразилась я. — А барышня с фишкой».

Профессионально сощурившись, девица изучила меня с ног до головы.

— Любопытно… — буркнула она себе под нос.

«Любопытно, — подумала я, устыдившись. — Чего я, собственно, завелась? В конце концов, это ее квартира и она делает в ней все, что хочет. Может, у девицы вообще ангина и ее знобит…»

— Извините, — пошла я на попятную. — Просто на улице и впрямь жуткий зной.

Девушка вскинула левую бровь.

— Но разве сейчас вам жарко?

Я прислушалась к себе и с удивлением поняла: нет. Несмотря на полыхающий огонь, в комнате не было жарко. И не ясно, что было тому причиной: плотно задернутые шторы или толстые стены старого дома дореволюционной постройки, или, может, припрятанный от моих глаз бесшумный кондиционер. Но там, на улице, сиял день, а здесь был вечер, там парило тяжелое жирное лето, а в комнате воздух был прозрачный и легкий, как диетическая еда, — уютно-зябкий, какой бывает только зимой, когда тебя так и тянет сесть поближе к камину и вытянуть руки к огню.