Пропавший батальон. Обыкновенная мистика - Евгений Филатов

– Ну, полно, полно! – миролюбиво пробормотал Рогир, прислушиваясь к своему чреву – уж не спазм ли это. – Ты думаешь, что дело в хлебе?

Марта придвинулась к покрывшемуся вдруг испариной канонику, боязливо оглянулась, уж не подслушивает ли кто. Но вокруг никого не было, лишь огонь потрескивал в кухонном очаге.

– Мне сразу не понравился торговец рожью, уж очень хитрые у него глаза были, и усмехался он недобро! Хозяин наш прельстился ценою, что просил барыга, сторговался с ним еще на несколько монет. Но проходимец был рад и этой цене. Сгрузил нам три подводы, работники снесли всё в амбар за кухней. И уж как припустил разбойник с товарищами, получивши кошель от хозяина, стегали своих кляч что есть мочи, только и видели их! А хозяин-то посмотрел один лишь мешок, тот, что ему этот бандит открыл, да и махнул рукой работникам, мол-де несите в амбар! А я уж сегодня сама развязала тот мешок, из которого чернавка зерно для муки отсыпала, так мне сразу показалось, что и пахнет оно не так, да и темное очень.

В этот момент истошный крик из покоев прервал рассказ кухарки.

– Марта! Марта! Быстрее воды! – в кухню ворвалась молодая служанка с перекошенным от ужаса лицом. – Госпоже совсем худо!

Марта всплеснула руками, схватила кувшин с колодезной водой и грузным неуклюжим бегом, сходным с утиной походкой, поспешила к своей госпоже, оставив каноника в одиночестве в кухне.

Рогир оглянулся, быстро поднялся со скамьи, отворил тугую дубовую дверь в амбар, на которую указывала Марта. В амбаре стояла кромешная темнота, Рогир вернулся, зажег лучину от очага и проследовал к мешкам, сваленным у противоположной стены. Был слышен сильный запах сырости в смеси с чем-то еще, у каноника слегка закружилась голова. Он нашел тот мешок, о котором говорила кухарка – горловина была не завязана. Запустив туда пятерню, Рогир вытащил горсть сыроватого зерна и поднес лучину. На ладони лежало обычное на вид зерно, покрытое каким-то серым налетом, оставлявшим на пальцах следы. Каноник понюхал свои пальцы, – слабый запах плесени отдавал чем-то незнакомым. В носу защекотало, и каноник громко чихнул. Быстро оглядевшись, Рогир увидел тряпицу, в которую он быстро сунул пару горстей зерна из мешка и спрятал узелок за пазуху. Едва он успел захлопнуть дверь в амбар и усесться на скамью, как в кухню ввалилась заплаканная причитающая Марта.

– Госпоже совсем скверно, она не узнает супруга и никого из прислуги. Мычит и бьется в припадке. Лекарь ничего не может сделать, кровопускания лишь усугубили состояние. Моя бедная госпожа!

– Марта, никому не рассказывай о нашем разговоре, ни слова, поняла меня? И не трогай новое зерно, пользуйся прошлогодним! Я скоро вернусь и скажу, что делать, ты поняла меня?

Марта закивала, утирая слезы передником, каноник же поспешил удалиться из дома, где поселилось горе.

Часом позже доклада епископу Ансельму Рогир де Шийон сидел у узкого стрельчатого окна своего маленького домика и в задумчивости перебирал зерна, принесенные из амбара несчастного Гуго ван Ритта. Он не сразу заметил среди одинаковых на вид зерен пару черных рожков совсем маленького размера. Он бы и не приметил ничего, да случайно растер один из них между пальцами, и на коже осталась серая пыльца. Каноник понюхал пальцы еще раз. Именно этот странный запах он почувствовал в амбаре ван Ритта. Внезапно мозг пронзила туманная догадка. Так бывает, когда решение крутится где-то рядом, но ты не можешь его пока поймать и сформулировать ответ. Рогир вспомнил слова Марты о колдовстве и проклятии, но тут же прогнал эту мысль. Он еще раз всмотрелся в зерна и растер в пальцах второй черный рожок, так же превратившийся в серую труху. Уж не отрава ли подсыпана в зерно? Чьи козни стали причиной недуга доброй Марии ван Ритт? Рогир никогда не слышал, чтобы травили зерно, блюда – да, в Лотарингии и Эльзасе частенько лендлорды становились целью отравителей, даже герцог Седрик де Буаррон пал жертвой снадобий в борьбе за власть. Травились питье, блюда, мазались ядами клинки и стрелы, но чтобы отравить мешок ржи – это было уж слишком. Каноник решил проверить свою догадку. Он растолок в ступке горсть зерен с еще несколькими найденными рожками, добавил немного воды, слепил пальцами мякиш и свистнул дворняжку, которая приблудилась несколько недель назад. Безымянная собака жадно съела кусочек мяса, завернутый в лепешку из толченой ржи, и стала вилять хвостом, прося добавки.

Рогир стал ждать результата, но собака громко лаяла и становилась передними лапами на скамью, пытаясь мордой дотянуться до стола. Не получив ничего более, пес разочарованно потрусил к двери, каноник же махнул рукой и погрузился в размышления.

3

Наутро Гуго ван Ритт прислал за отцом Ансельмом взволнованного слугу, который сбивчиво просил епископа поторопиться, ибо госпоже Марии стало совсем худо и хозяин боится, как бы она не отдала душу Богу раньше, чем святой отец успеет сделать обряд елеосвящения и виатик. Отец Ансельм с тяжелым сердцем собрал все необходимые атрибуты и двинулся в путь. Конечно, соборовать умирающую мог и младший по иерархии, но епископ отдал дань уважения Гуго, далеко не последнему из горожан, который просил провести обряды именно его. Слуга помог немолодому епископу взобраться в повозку, следом юркнул служка Петер, которого Ансельму в этот раз не пришлось искать.

Бедная Мария представляла собой ужасающее зрелище. Она более не кричала и не металась, покойно лежа в постели с полуприкрытыми глазами. Черты лица заострились, кожа сделалась похожей на желтоватый пергамент. Дыхание с шумом и затруднением вырывалось из груди женщины и более походило на звук, производимый кузнечным мехом. Ансельм с великим сожалением и горечью наклонился над госпожой ван Ритт, – он ее помнил здоровой, веселой и приветливой – да что там помнил, он с ней мило беседовал на прошлой неделе, когда она задержалась с мужем в соборе после обедни. Теперь же перед епископом лежала тяжело больная, умирающая женщина, совершенно не похожая на ту, чей образ вставал в глазах отца Ансельма.

Гуго дрожащими руками откинул полог покрывала, и взгляду епископа предстала жуткая картина. Кисти рук бедной страдалицы были черны, как уголь, сморщены, пальцы скрючены и неподвижны. Та же участь постигла и ступни ног. Чернота, переходящая через оттенки бурого цвета, багрянцем доходила до колен. Члены были словно сожжены невидимым огнем! Епископ истово перекрестился, собравшиеся же домашние залились слезами еще пуще прежнего. Присутствовавший лекарь беспомощно разводил руками, глядя на Гуго и епископа глазами побитой собаки, его кровопускания были совершенно бесполезны.

Собравшись с духом, отец Ансельм приступил…

Задремавший было Рогир уронил голову на сомкнутые на столе руки, вздрогнул и прислушался. Какой-то странный звук, напоминающий скрежет котелка по камню, доносился с улицы, прямо из-под окна его кельи. Каноник мотнул головой, отгоняя остатки дремоты, встал со скамьи и выглянул в окно, но ничего такого не увидел. Кряхтя от недовольства, Рогир поплелся на улицу, обогнул угол строения и замер в недоумении. Прямо под его окном безымянная дворняжка, съевшая давеча его угощение, грызла камень уже беззубой пастью, разбрызгивая кровь со слюной. Рядом лежали вывернутые с корнем окровавленные зубы, вся земля была перерыта собачьими лапами. Его маленький огород, где он пытался выращивать этим дождливым летом душицу и тысячелистник для своих опытов травника, был безвозвратно потерян! Повинуясь порыву гнева, его охватившего, каноник хотел было пнуть ногой бедного пса, но что-то его остановило, и он присмотрелся внимательнее. Камень, что тварь пыталась кусать беззубым ртом, был весь окровавлен и источен зубами и когтями, когда они еще были у собаки, – мягкий ракушечник имел четкие глубокие следы. Сколько же силы и ненависти нужно было иметь, чтобы терзать мертвый камень, постепенно лишаясь своих клыков?!