Улица Теней, 77 - Дин Кунц

Впервые он убил через неделю после своего двадцатилетия, еще будучи дилетантом. Тогда ему повезло, и он сумел выйти сухим из воды. Он пытался уговорить на свидание официантку, которую звали Мэллори. Она ему отказала. И обошлась с ним грубо. Унизила его. Он узнал о ней все. Она снимала с подругой маленький домик, с ними жила и ее пятнадцатилетняя сестра. Он пришел туда с «тазером», баллончиком «Мейса» и виниловыми наручниками. Началось все с секса, и он получил его вдоволь. Потом ему пришлось их убить, и он открыл для себя другой вид секса. Но понял, что убивать ради секса глупо, если ты можешь его купить. Убивая ради секса, а не для того, чтобы получить наслаждение от убийства, ты оставляешь образцы своего ДНК. Кроме того, если ты распалился и захвачен страстью, то не контролируешь себя и допускаешь ошибки, опять же оставляя улики. Поэтому, пусть та ночь и стала лучшей в его жизни, он решил, что больше никогда не будет убивать как дилетант. И гордился своим последующим самоконтролем.

Микки также никогда не убивал родственника. А Джерри был его братом. Но никакого горя или сожаления Микки не испытывал. Разница заключалась лишь в том, что за работу он не получил толстого конверта с купюрами.

За прошедшие годы у Микки не возникало и мысли, чтобы убить кого-то в этой квартире. Это убийство доставило ему массу хлопот.

Джерри Дайм спровоцировал его. Он пришел сюда, чтобы убить Микки. Но повел себя как дилетант. Его намерения буквально читались на лице.

С другой стороны, Микки понимал, что получит вознаграждение за эту работу. Теперь не придется делить наследство матери.

Из стенного шкафа в спальне он принес запасное одеяло. Изготовленное из микрофибры, мягкое, пушистое, но прочное. Потер им щеку. Оно пахло, как пальто спортивного покроя из верблюжьей шерсти, и этот запах Микки относил к числу самых любимых.

Открытые глаза Джерри в смерти стали синее, чем при жизни. У Микки глаза были желтовато-коричневыми, у их матери — зелеными. Про цвет глаз их отцов — анонимных доноров спермы — Микки ничего не знал.

Стащив труп на одеяло, Микки обыскал карманы брата. Взял бумажник Джерри, мобильник, мелочь. Монеты еще сохраняли тепло тела Джерри.

Микки завернул мертвеца в одеяло. Завязал края своими галстуками.

Выйдя из кабинета, плотно закрыл за собой дверь. Когда глянул на часы, раздался звонок в дверь.

Пришла Людмила, маникюрша, бывающая у него дважды в месяц. Русская эмигрантка, лет пятидесяти с небольшим, черноволосая, крепкая.

Она хорошо говорила по-английски. Но они договорились, что она будет молчать, только поблагодарит за заплаченные деньги. Любой разговор отвлекал от удовольствия, которое приносили маникюр и педикюр.

После смерти матери Микки расширил ванную комнату за счет спальни для гостей. У него никто никогда не оставался на ночь.

В огромной ванной стены и потолок облицевали белым мрамором, столешницы сделали из черного гранита, а пол выложили мраморными и гранитными плитами в бело-черную клетку. В новой ванной хватило места и для процедурного кресла с подводом воды, и для массажного стола, и для отделанной кедром сауны, которая разместилась в углу.

Микки сел в кресло, опустив ноги в теплую воду. От ванночки поднимался запах ароматической соли.

Когда Людмила занялась его руками, Микки закрыл глаза. Медленно, постепенно перестал быть человеком, превратившись только в кончики пальцев. Шорох инструментов по эмалированной доске казался симфонией. Запах лака пьянил. Он полностью отдался этому простому, но такому сладостному наслаждению.

Ощущения решали все. Микки ставил их превыше всего.

ОДНО

Я не то, что ты при всей своей вере можешь себе представить, но то, что ты искал. Я прошлое, не завершенное в своей цельности.

Я верю в смерть. Смерть освобождает место для новой жизни. Я умираю каждый день, чтобы возродиться вновь. Эти слабые существа, которые умирают и не возрождаются, они уже послужили этому миру, потому что мир слабаков — мир без будущего.

Ирония судьбы — моя невообразимая сила и бессмертие обусловлены дефектом: дефектом в структуре пространства-времени, червоточиной, которая расположена в сердце Холма Теней. Периодически, когда создаются должные условия, прошлое, настоящее и будущее существуют здесь одновременно, как существуют они и во мне. Те, кто живет в этой ключевой точке, иногда видят и то, что было, и то, что будет. Благодаря коренным американцам, которые поселились здесь первыми, и тем, кто появился за ними следом, этих гостей из другого времени воспринимают как духов, галлюцинации, видения.

Каждые тридцать восемь лет происходит событие куда более значимое, чем появление призраков. Пилигримы, независимо от их воли, прибывают в мое королевство и узнают свою судьбу, которая является и судьбой всего мира.

Прибыв ко мне из 1935 года, члены богатой семьи Осток научились слушаться меня, как их не слушались слуги. Человечество верит в свою исключительность, но на самом деле для мира люди что блохи для собаки, что вши для шимпанзе. Зараза. Болезнь. Остоки и все человеческие существа — крысы на дороге из Гамельна, зачарованные мелодией, которая ведет их ко мне.

Скоро сочинительница песен встанет передо мной, и я покормлюсь ее сердцем, которое она полагает источником эмоций для создания ее песен. Пожилой адвокат, который верит в закон, узнает, что нет законов, кроме моего. С вышедшим на пенсию детективом, верящим в справедливость, я расплачусь по справедливости. Я войду в мальчика, возьму под контроль его тело, но позволю ему какое-то время осознавать, что происходит, позволю ему засвидетельствовать медленную гибель его тела и его невинности. Паразиты, рожденные от паразитов, они зараза, для которой я — очистительный огонь.

Дымок с кресла и Пепел со скамеечки для ног наблюдали за Мартой Капп, которая переходила от окна к окну гостиной. Их оранжевые глаза горели, как яркие фонари.

Если не считать предательства тела, по мелочи, вроде седых волос, и по-крупному — артрита кистей, Марта ощущала себя двадцатилетней. Голова у нее работала так же быстро, как и шестьюдесятью годами раньше, но теперь ее решения подкреплялись мудростью, накопленной за богатую событиями жизнь.

В восемьдесят так же, как в двадцать, она терпеть не могла бессмыслицы. К ее огорчению, мир все более напоминал театр абсурда. Так много людей отметали правду, если она предполагала надежду, зато сразу и без оглядки начинали верить в ожившее неживое (а чем еще являлся компьютерный интеллект?), в сверкающую, но пустую утопию Интернета, в нелепые экономические теории завистливых социопатов, в абсолютное моральное и юридическое равенство людей, муравьев, обезьян и спаржи. Особенно возмущали Марту провидцы, постоянно предрекающие конец света, вроде одиозного мистера Уделла из квартиры «3–3», абсолютно уверовавшего то в одну, то в другую угрозу, нависшую над человечеством, будь то новый ледниковый период, ядерная катастрофа планетарного масштаба или Армагеддон. Полная ерунда.