Наследник et Paris - Элиан Тарс

по словам вашей Матушки, готовилось нечто более серьёзное, — также хмуро ответил он. — Я её спрашивал, откуда информация, есть ли доказательства… Но она лишь улыбалась и говорила: «Материнское сердце чует». А затем начинала перечислять своих биологических сыновей. Мол Константину точно ничего не угрожает. Он под постоянным надзором своего отца. Владислав на тот момент тоже начал часто тренироваться с отцом, и Его Величество уделял ему немало времени. А вы были ещё юны для занятий с Его Величеством. Но уже, в отличие от царевича Глеба, жили отдельно, а не под присмотром вашей Матушки.

— Стало быть, я в глазах матушки Валентины был самым слабым звеном?

— Всё верно. Полагаю, императрицы Елена и Арина хотели подкосить вашу мать, убив её дитя. Надеясь, вероятно, что в дальнейшем это повлияет и на царевича Константина, который редкие свободные минуты тоже любил проводить в компании родной матушки.

— А если что-то подкосит прямого наследника, то добрые матушки Елена и Арина сразу бы продвинули вперёд своих чемпионов. Мишу и Лёшу, соответственно, — кивнул я. — Допустим. И? Мы подошли к самому главному. Зачем ты испортил мне мозги?

— Прошу прощения за это. Но в тот момент мы рассудили, что таким образом ребёнку будет проще пережить расставание с родными, с домом, с привычной обстановкой. Хотите верьте, хотите нет, но мы переживали о вас, Ваше Императорское Высочество. Вам ведь всего семь лет было. Мы хотели облегчить вашу интеграцию в новую жизнь.

— А заодно и… — я замолчал, предлагая ему продолжить.

Он усмехнулся и кивнул:

— А заодно и обезопасить вас и ваших опекунов. Семилетний царевич, которого уж точно не готовили к службе в разведке, легко мог выдать и себя, и свою новую семью.

Я откинулся на спинку кресла и задумчиво выдохнул.

Примерно так я всё это и представлял. Волконский сделал из меня спящего агента. «Спящего» — практически в прямом смысле слова. По его плану я должен был жить-не тужить в Лондоне, до тех пор, пока не вырасту, не обрету Метку и не начну набирать силу. А там он бы подскочил ко мне на белом коне.

Хотя… наверное, когда всё начиналось, он не думал, что вскоре погибнет император, а затем и моя мать.

Внезапно виски обожгло болью. От неожиданности я сжал зубы и поморщился.

В памяти начали всплывать образы:

Красивая женщина с роскошными тёмно-русыми локонами присела передо мной на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне:

— Прости, Максим… Но так будет лучше для всех нас, — произнесла она, и голос её дрогнул.

А из её глаз потекли слёзы.

Она не выдержала и подалась вперёд, рыдая, прижимая меня к груди и гладя мои волосы, она зачастила:

— Прости! Прости меня, сынок! Я не знаю, что делать… Я хочу защитить тебя, спрятать! Защитить, как Ира Женю! И… У меня нет другого выбора. Мама любить тебя, сынок! Мама делает это ради тебя! Надеюсь, когда ты всё вспомнишь… ты сможешь простить свою мать!

Я скрипнул зубами.

— Ваше Высочество, с вами всё в порядке⁈ — обеспокоенно выпалил князь, вскочив с места.

— Да нормально всё, — махнул я рукой. — Не паникуй. Просто кое-что припомнил…

Я медленно выдохнул, пытаясь унять эмоции.

Грёбанное перерождение!

Нет я, конечно, благодарен Хаосу за второй шанс с опытом и воспоминаниями прошлой жизни, но вот подобные выверты сознания меня напрягают. Какие-то тёплые чувства к Валентине я, определённо, испытывал. Похоже, мой энергетический болван, в самом деле воспринимал её, как мать. Чувства эти, конечно, приглушённые. Я уверен, если бы на моём месте был обычный ребёнок и сейчас вспомнил бы прошлое, его бы колошматило сильнее.

Фух…

Ну Валентина, а…

Слабая женщина.

Хоть и очень сильный Страж, да ещё и Богоподобный Воин.

В моей прошлой жизни встречались Вольные Воители, которые сражались только с неразумными монстрами. И сейчас я говорю максимально прямо, без каких-либо аналогий. Ведь свихнувшегося злобного колдуна вполне можно назвать «неразумный монстр». Однако же были Воители, которые ни за что не взяли бы заказ на такого колдуна.

Потому что этот колдун изначально человек.

Валентина была из подобного теста? Раз уж не смогла по-тихому пришить двух озлобленных «сестричек по мужу»? Вот серьёзно, как так можно-то? Как можно их терпеть, зная, что твоему родному ребёнку угрожают⁈

Ладно, оставим это.

А то князь сидит и с подозрением косится на меня.

— Короче, — выдохнул я. — Дела давно минувших дней мне понятны. Вернёмся к нашим свежим баранам, князь. У меня сложилось впечатление, что через Лизу ты пытался, грубо говоря, подмазаться ко мне. А скорей всего, поселить внутри меня чувство того, что я тебе должен. Пытался привязать меня к себе всеми возможными способами.

Я многозначительно посмотрел на него. Вот он момент истины. Во многом именно сейчас и решится, судьба моих дальнейших взаимоотношений с князем.

Волконский подобрался и твёрдо произнёс:

— Вы совершенно правы, Ваше Императорское Величество. И мне не стыдно за мои помыслы и действия. Но мне стыдно перед вами, как перед сыном моих товарищей и господ.

— Поясни.

— А чего тут пояснять? — позволил он себе улыбку. — Я ведь вижу, вы всё и так понимаете.

— Ты вперёд паровоза-то не беги князь, — поморщился я. — И ухмылочки эти при себе оставь. Мои домыслы — это мои домыслы. А ты уж будь добр, прямо ответь на вопрос, когда тебя спрашивают.

Несколько секунд Волконский сидел в оцепенении, а затем медленно склонил голову из положения сидя:

— Я вижу, вы взяли лучшее от своих родителей, мой принц. И оттого мне ещё стыднее перед вами, — он выпрямил спину и с достоинством продолжил: — Но, повторюсь, я не стыжусь за свои помыслы. Я не мог знать, что в голове у восемнадцатилетнего юноши. Не мог позволить царевичу попасть под влияние других аристократов. Потому и хотел привязать к себе. Чтобы… — он сверкнул глазами и, приподняв подбородок, твёрдо произнёс: — чтобы вместе привести империю к процветанию!

Даже через ноутбук я смог ощутить его воодушевление.

Он не врёт. Точно не врёт.

Но при этом ещё и не договаривает.

— Вот как? — хмыкнул я. — А мне казалось, ты всё же хочешь вырастить из меня обязанного тебе щеночка? У меня, князь, знаешь ли, неплохо развита интуиция.

— Нет ну… — заюлил Волконский, а затем тяжело вздохнул и