Счастье возможно - Олег Зайончковский

– Ну вот и славно, – выдохнула Тома облегченно и погасила сигарету. – А то они беспокоились, как ты воспримешь. Вдруг потребуешь квартиру делить, то да се… А я говорю им: он человек интеллигентный. А они говорят: если интеллигентный, проблем не будет… Милый! – она хотела меня поцеловать, но, вспомнив про макияж, ограничилась осторожным объятием.

Довольная удачно проведенной беседой, Тамара выпорхнула из дому. Бодро цокая каблучками, она пошагала на службу в свою корпорацию, к очередным трудовым свершениям. А что было делать мне? Закрыв дверь за почти уже бывшей женой, я тоже отправился на работу, то есть прошаркал из передней в комнату, где стоял мой компьютер. Однако проза в тот день ко мне не пришла, и свершений у меня не было никаких.

Бракорасторжение наше состоялось скоро и цивилизованно. Я проявлял интеллигентность по всем вопросам, не пытался ничего отсуживать, так что подруга Суркова, специалистка в таких делах, сказала Томе, что ей можно позавидовать. Впрочем, развод был фиктивный. Как бы то ни было, парой месяцев спустя свободная и кредитоспособная Тамара уже налегке шагала в ипотечный банк, а я, погрузивши в такси кое-какое свое барахлишко, отправлялся на жительство в Васьково. Это была Томина идея – переселить меня временно на дачу, чтобы не травмировать предстоявшими квартирными смотринами и вообще чтобы не путался под ногами.

И все-таки наш условный развод оказался очень похож на настоящий. Мы с Томой словно сели в разные поезда: ее отправлялся вперед, в светлое благоустроенное будущее, а мой, васьковский, ушел в противоположном направлении.

Правда, родина моего возвращения не заметила. Для наших васьковских соседей, многие из которых знали меня с детства, я давно уже был не свой, не чужой, а просто дачник. Я и сам ощущал некоторую иллюзорность моего статуса. Кто я был? Добровольный ссыльнопоселенец; фиктивный бобыль… В первую же ночь по приезде меня разбудили голоса под моим окошком. Я решил было, что на участок забрались жулики, но, приглядевшись, разобрал юную парочку, расположившуюся у меня на скамейке, будто в городском парке. Девушка поначалу робела и озиралась на дом, но ухажер успокаивал ее словами: «Не бойсь, здесь не живут». Скамейки мне было не жаль, тем более что молодые люди вели себя в общем-то тихо, но утверждение, что «здесь не живут», меня задело. На следующий день я завел родительские часы-ходики, установил компьютер и выстирал свои дачные штаны. Я повесил их во дворе – на просушку и вместо флага, как предостережение всем бродячим парочкам.

Врастание мое в деревенскую жизнь началось с перемены имиджа. Чтобы меньше отличаться от местных мужичков, я вместо импортных затейливых курточек стал повсюду ходить в отцовском старом пиджаке. Брился я теперь только по необходимости – лишь тогда, когда становилось колко спать. Вообще, изменялся я удивительно быстро, словно во мне заработала какая-то генетическая программа, выключенная в городе. Так собака, брошенная хозяевами, потужив, обращается в синантропного волка, если, конечно, прежде не сдохнет.

Я не старался никому особенно понравиться, но соседи отнеслись благосклонно к моему возвращению в первобытное состояние. Меня стали узнавать, здороваться. Однажды Вячеслав, проживавший в доме напротив, остановил меня на улице и принялся обстоятельно жаловаться на жену свою Ленку, которая блядовала – по всем признакам блядовала, только он не знал с кем. Возможно, Вячеслав так меня зондировал, предполагая, что его Ленка блядует со мной, но уже само это предположение делало мне честь. К собственному изумлению, в ответ я разразился такой искренней, такой сочувственной матерной речью, что Вячеслав немедленно предложил мне выпить с ним в порядке мужской солидарности. Оказалось, что бутылка была у него при себе – засунутая спереди под брючный ремень, как у какого-нибудь американца пистолет. И мы выпили с ним без закуски прямо у забора.

Конечно, говоря по совести, было и в этой моей новой жизни нечто фиктивное. Сосед Вячеслав с любого похмелья и невзирая на проблемы с Ленкой ходил каждый день на работу. Сосед Миха, алкоголик, на работу не ходил, но ежедневно поутру являлся на совещание к пивной палатке. Вячеслав зарабатывал деньги тем, что гнул железо на скобяной фабрике. Миха со товарищи в качестве рабсилы прислуживали на рынке азербайджанцам. Я же добывал средства к существованию в единственном на все Васьково банкомате. Это было немного стыдно.

Впрочем, я тоже трудился, хотя заявить так в присутствии Вячеслава и Михи я бы не отважился. Судите сами. Каждое утро, в полном и нарочном неведении всех письменных и теленовостей, не всегда даже надев трусы, я садился с чашкой кофе за компьютер. Писать. Раскрытое окно слева от монитора глядело в сад. Там на немолодых деревьях зрели яблоки и со стуком падали наземь. И, как эти яблоки, в голове моей спели и падали в текст слова. Их падение тоже сопровождалось стуком – стуком клавиатуры, который привлекал внимание толстой вороны, прилетавшей частенько на мой участок. Ей казалось, что я клюю что-то вкусное, и она не слишком ошибалась. Эта ворона была единственным существом в Васькове, кто знал, чем я занимаюсь, но и она едва ли считала меня тружеником.

Прервать меня могла только неотложная физиологическая надобность либо трель мобильника. Звонила, конечно, Тамара. Я со вздохом нажимал зеленую кнопочку, и в аппаратике раздавалось энергичное шуршание:

– Привет! Я тебя не разбудила?

– Нет.

– А почему у тебя такой голос?

– Я работал.

– Рассказывай сказки! Ну ладно, слушай…

И я получал очередную сводку с обменных фронтов. Какие-то справки, договоры, переговоры… это была информация, абсолютно лишняя для моих ушей.

– Хорошо, хорошо, – вклинивался я в Томин напористый доклад, – ты расскажи лучше, как сама живешь.

– Сама?… – пресекалась она. – Что сама? Слушай, сейчас мне некогда – расскажу, когда приеду.

Тамара действительно давно обещала выбрать выходной, чтобы приехать ко мне в Васьково:

– Надо посмотреть, как ты устроился, ну и вообще…

Это ее «вообще» означало, что она помнила еще, что друг для друга мы оставались мужем и женой, несмотря ни на какие бумажные разводы. Однако неделя проходила за неделей; минул месяц и другой, а наше с Томой свидание откладывалось, как говорится, «по независящим причинам». А потом между нами оборвалась и телефонная связь, но это уже по моей вине.

Несчастье случилось во время одной из моих прогулок. Дело в том, что если уж человек из города перебрался «на природу», то он просто обязан ходить в лес и на речку. Он может писать или жить трутнем, может пить или не пить водку с местным населением, но сходить вечером покормить комаров – это дело святое. Каждый вечер, если не было дождика, я отправлялся бродить по васьковским окрестностям. Иногда я узнавал места, памятные мне с детства, но чаще находил их сильно переменившимися. Позарастали в лесу знакомые полянки, речка кое-где подвинула берега, выросли молодые деревья, а старые многие хватило молнией. Впрочем, я не грустил – природа изменчива и текуча, но, меняясь, она умеет оставаться сама собой – в отличие от города.