Через семь лет - Олег Диверин

– Ты пила? Что? Сколько? С кем?

Она не отвечала, ее глаза теперь неотрывно смотрели в его глаза. Он пошевелился, устраиваясь поудобней, и Дашино лицо тут же исказила гримаса, как от боли, и она медленно, запинаясь заговорила:

– Не могу глазами и головой двигать и закрыть глаза не могу – все плывет и кружится, и тошнить начинает.

Услышав это признание, он обрадовался – если после алкоголя тошнит, то все не так плохо. По крайней мере, ясно, что нужно делать.

– Ну так и давай, если тошнит. Она скривилась:

– Я же не могу при тебе.

– Сейчас сможешь, – он схватил ее за плечи и развернул грудью к спинке лавочки. Затем обхватил левой рукой под живот, а правой провел по ее лицу, нащупал рот, заставил открыть и, засунув палец внутрь, провел по нёбу, а затем прижал язык вниз и сделал еще одно небольшое движение вглубь, к глотке. Почувствовав, как тело ее содрогнулось, отдернул руку и наклонил ее как можно ниже за лавку. Она стояла на коленях на сиденье, упершись руками в спинку и свесив голову вниз. Ее рвало.

Он не испытывал и тени отвращения, несмотря на слюни, сопли, запахи перегара и рвоты. Наоборот – сердце щемило от жалости.

«Вот дурочка, где же она напилась так?» – думал он с нежностью, стараясь не очень давить ей рукой на живот, но и не отпуская, чтобы она не свалилась: ни руки, ни ноги ее совсем не держали. «Нет, ну как так умудрилась, если спиртного почти совсем в рот не берет?»

На его памяти она выпила четверть стакана шампанского на их дискотеке. Больше он ничего такого припомнить не смог.

Когда рвотные спазмы прекратили сотрясать ее тело, он пошарил свободной рукой по карманам в поисках чего-нибудь, чем можно было бы вытереть ей лицо и рот – носовых платков у него сроду не водилось, ничего не нашел, обшарил ее карманы и, к счастью, нащупал бумажную салфетку.

– Сама или помочь?

– Сама, – выдохнуло несчастное создание и принялось неуверенно возить салфеткой по мокрому лицу.

Он продолжал поддерживать ее, затем помог сесть.

– Уф, – сказала она, – голова кружится.

Они посидели несколько минут молча. Затем она обхватила себя руками за плечи и задрожала.

– Холодно, а голова уже не так кружится и глаза закрываются.

Валька обнял ее, прижал к себе, пытаясь согреть своим телом. Она не сопротивлялась. Они еще немного так посидели.

– Никогда больше водку пить не буду!

– Да что хоть случилось?

– Ленка со своим Гришкой-гонщиком напоили, – она опять задрожала – ее знобило. – Аля со Светкой ушли, а мы с Ленкой в холодильнике убирали и тут Гришка заявился. Ленка меня за руку схватила и шепчет: «Не уходи». Я и осталась. Они же последний раз виделись еще до аборта. Ну и стали оба плакать: решили расстаться. Он просил вам за нее спасибо сказать, и они сели пить бутылку водки на двоих и мне немного в стакан налили, потом еще раз, тут меня тошнить начало, я и ушла, да только не далеко. Хотела к себе добежать, да меня шатает, ноги заплетаются и все плывет. Хорошо, что вспомнила про эту лавку, через кусты лезла – локоть ободрала. А на вахте сегодня Степанида Харитоновна, она из моей деревни, с матерью знакома. Если меня такую увидит – вся деревня будет знать, что у Александры дочка пьяная домой приходит.

– Ну ничего, – Валька погладил ее по голове, – большую часть алкоголя ты за лавку вылила, а то, что в тебе осталось, скоро переварится, и пойдешь себе домой.

– А ты не уйдешь, побудешь со мной?

Вместо ответа он поцеловал ее мокрый нос.

Дверь столовой скрипнула. Вышли, обнявшись, двое. Лена заперла дверь столовой, и они пошли прочь.

– У тебя есть ключ от столовой?

– Был, я его Ленке отдала, когда уходила. А зачем?

– Во-первых, там теплее, а во-вторых, есть вода, чтобы тебя умыть.

– От меня воняет, лицо грязное, тебе противно со мной? – она отпрянула от него и была в этот момент похожа на взъерошенного птенца.

Он негромко рассмеялся.

– Да, и воняет, и тушь по всему лицу, да только мне плевать, лишь бы с тобой все в порядке было, – он снова прижал ее к себе, – а вот как тебя предъявлять твоей Степаниде Бегемотовне (вахтерша, мягко говоря, была несколько широковата в талии, да и в других частях тела тоже)? Вот что, ты посиди здесь, а я мигом.

В комнате посапывали уставшие за день приятели. Он на ощупь нашел недопитую бутылку лимонада, накинул на плечи спортивную куртку, затолкал за пояс полотенце.

В туалете опорожнил бутылку и наполнил ее теплой водой. Мысленно поблагодарил приятелей за то, что те уже спали, и выскочил из общаги. Тут ему снова повезло: Степанида копалась в своей сумке возле окошка и в его сторону не глядела.

Даша лежала на лавочке, свернувшись калачиком, и повизгивала, как побитая собачонка. Сначала он решил, что она просто плачет со страху, что он не вернется. Она и правда плакала и пыталась тереть икры ног.

– Что случилось? – он пристроил бутылку, чтобы она не опрокинулась.

– Ноги крутит, так больно, терпеть нельзя.

Валька пощупал икры – каменные от судороги. Он поднял Дашу, усадил и сбросил ее шлепанцы.

– Можешь наклониться? Она молча кивнула.

– Тогда хватай большие пальцы ног и тяни их кверху.

Когда она, охнув, выполнила приказ, он опустился на колени, закатал штанины джинсов и принялся за ее мышцы: мял, давил, растирал и снова мял, пока наконец не почувствовал, что ноги согрелись и мышцы стали мягкими и эластичными. Только тогда он остановился и взглянул на Дашу:

– Отпусти пальцы. Что, не сводит больше?

– Нет, – она благодарно улыбнулась.

– Ну тогда давай марафет наводить, – он вытащил полотенце и подхватил бутылку.

Умыл ее, как маленькую, вытер полотенцем, повернул к луне, критически осмотрел проделанную работу и, устранив недостатки, решил проверить, сможет ли она идти. После первого же шага ее бросило в сторону так, что он едва успел ее поймать. «Пожалуй, рановато», – решил он, вернув ее на место.

Даша дремала, положив голову ему на плечо, а Валька боялся пошевелиться, чтобы ее не потревожить. Внезапно она задрожала и свернулась комочком.

– Холодно, – выдохнула жалобно.

Ее трясло так сильно, что стучали зубы. Валька подхватил и пристроил это «дрожащее несчастье» на своих коленях. Обхватил руками, стараясь как можно больше закрыть своим телом, и нащупал… босые пятки. Обозвав себя олухом, поднял и попробовал надеть на Дашу шлепанцы, снова снял, стащил с себя носки и тенниску и все натянул на нее, укутал в свою куртку, даже полотенце сверху набросил, хоть оно и было влажное. Он дышал ей в затылок и баюкал на руках, как ребенка, крепко прижимая, чтобы добавить ко всему еще и тепло своего тела.