Сага о бескрылых - Юрий Павлович Валин

Лоуд знала, что обратно не выйдет. Что бы Грузчик не болтал, убить толстозадого жреца невозможно. Слишком тщательно охраняют ту тушу. Но если оборотню все равно подыхать, то почему не попробовать? Шанс (шанс? да, есть в голове такое слово) имеется. В Храме врага не ждут.

Ворота, пара привратников с дубинками у пояса. Дубинки почему-то смешные, полосатые. Дальше будет большой двор, нужно будет идти налево, мимо трапезных. Их по запаху угадаешь, заверял Грузчик…

— Что там, брат Хэвус, грузятся корабли? — спросил один из привратников.

— Отстань, лобхач. Закудхали уже, — хмуро буркнул оборотень.

Привратник глянул обиженно, но останавливать и не подумал — тут Грузчик был прав.

Двор. Грузилась повозка — братья с руганью и витиеватыми призывами-мольбами к Слову, грузили деревянные треноги, видимо, запасенные для установки храмовых знаков. От свежего дерева приятно пахло. (Слово — стружка?) Лоуд прошла левее — донесся знакомый запах рыбной похлебки и нэка. Оборотень сбилась с шага — так напряглись ноги и руки. Будь он проклят, эликсир!

Убить. Непонятно как, но убить. Просто за нэк. Ющец задолби ту память и пустую голову, забудь ту шею с винтом. За нэк убить толстозадого. Он отраву придумал. Ублёвок плесневелый. Лоуд помнила, что от нее желал Мудрейший, когда еще интерес не потерял. Ученый человек, с воображением. Не могла услужить пустоголовая оборотень — такой образ как жирный умник возжелал, не вообразишь, а как тогда небывалое обличье принять? Личные жрицы Мудрейшего плетьми шкуру с тупой дарки спускали, телохранитель губы рвал — пустяки, зажило, на оборотне быстро заживает. Тогда оборотень притворилась, что слух потеряла — Мудрейшая Жопа не поверила, но столь сильно бить запретила.

Лучше всего его убить, вонзив в зад палаческий прут, раскаленный до того цвета, что красиво именуется «малиновым». В подвале одно развлечение: слушать, что в коридоре, да в пыточных происходит. Пыточные расположены дальше от камеры, но оттуда неплохо слышно. Многое оборотень узнала, в пустой голове бережно отложила.

На поясе у писаря-оборотня болтался нож — короткий, в три пальца клинок — деревянное стило подточить, лишний воск с дощечки снять, иные канцелярские надобности выполнить. Резать таким человека трудно. Да и не умела резать Лоуд. Нож, считай, в первый раз в жизни в руках подержала. Не иллюзия — с настоящего Хэвуса сняла. Грузчик возражать не стал — думает, когда оборотень вернется, что ей толку-то с мелкого ножичка. Легко пустоголовой шею свернуть. Крепок рукой синеглазый, да и кинжал у него страшный. Убьет сразу, кто ж свидетеля в живых оставит?

Только Лоуд не вернется.

Лестница. Громкие голоса в глубине коридоров — здесь все крыло храмового здания Канцелярия занимает. Охрана из братьев с мечами на поясе — писарь-оборотень бляшку медную, что на бечевке на груди висит, молча показал. Старший стражник кивнул — Хэвуса в лицо все знают, но порядок есть порядок. Ничего не спросили — здесь повезло.

Покачивался на стене тусклый светильник, коридор походил на подвальный, только голосов больше. Лоуд напряглась — здесь ошибиться легко. Одна дверь, вторая… пришлось задержаться, пропуская братьев с носилками, полными дорогих пергаментных свитков.…шестая дверь, седьмая… Лоуд толкнула следующую дверь — заперто. Всё, попалась⁈ Может, дверью ошиблась? Назад, двери со знаком (цифра?), но сейчас смотреть некогда. Открыто…

За дверью темно. Окна нет. Оборотень прикрыла за собой дверь. Никто не окликнул. Темнота. Как в камере ночью, когда надзиратели из экономии единственный коридорный светильник тлеть оставляют.

Снаружи разговоры, вот с топотом протащили что-то тяжелое. И Канцелярия на войну собирается. Не все, понятно, на борт кораблей взойдут, но все писаря и учетчики в оживлении. По слухам, взятие Хиссиса огромной премией обернется. Да и со жратвой получше станет.

Лоуд замерла у стены рядом с дверью: не знала, что собственно должна делать, да еще боялась что-нибудь зацепить. Проклятый Грузчик обещал, что комната будет пуста, но здесь явно что-то было. И много.

К темноте глаза привыкли, но оборотень все равно не могла ничего толком различить. Просто стояла и ждала.

Шум в коридоре возрос, протопало множество ног, наступила тишина. Ужин. В этом Грузчик не солгал. Все ушли в трапезную к порции нэка и каше. Сегодня бобы с чесночной подливой — в камерах был бы праздник.

Лоуд решилась и нащупала дверь. Оказалось, ноги затекли. Несовершенное тело у этого Хэвуса. Да, теперь у него и морда похуже этой, до побоев «забранной». Если, конечно, Грузчик мерзкого писаря и вовсе насмерть не забил.

Коридор был пуст. Концы его таяли во тьме, свет единственного светильника туда не доставал. И здесь тушат, экономят. Лоуд прикрыла дверь, в последний момент не утерпев и глянув в свою временную камеру. Метлы? Огромные кипы, связанные лозой. Зачем им столько? Тьфу, дура, могла бы с удобством сидеть.

Коридор. Из одной из дверей падает полоса дневного света. Тихо. Но скоро писаря вернутся. Вон та, нужная лестница. Подняться, будет прихожий покой Мудрейшего. Там придется выждать, спрятавшись за занавесями. Принять облик сотника храмовой охраны, и войти к жрецу. Грузчик сказал, что она должна знать сотника. Лоуд не помнила. Высокий, с пролысинами? Узнать, вспомнить, войти. Пузырек с ядом спрятан в штанах. В воду или еду — все равно. Рядом с Мудрейшим постоянно несколько телохранителей и девки. Нужно быть осторожной.

Лоуд шла по ступеням, сандалии поскрипывали, иногда визгливо. Оборотень, наконец, догадалась, сняла обувь. Не нужно было их брать — неудобные и писарским потом провонялись. Достаточно было бы иллюзии…

Оборотень выглянула из-за поворота лестницы и поняла что ошиблась. Охрана здесь действительно была — слышался тихий разговор, но на покои Мудрейшего комнаты вовсе не походили. И занавесей (портьер? Слово такое?) не было. Ни одной. Каменные стены, железные палки, прислоненные в углу. И главное, запах. Прогорклое масло, что-то острое и неприятное, жженое дерево, еще что-то коленное. Железо?

Додумать Лоуд не успела — снизу поднимались, негромко разговаривая. На миг застыв, оборотень, шагнула вперед. С опозданием поняла, что в руках сандалии — босой брат в Храме не редкость, но с обувью в руках будет странен…

Иллюзия вышла плохонькая, но писарь глядящий в дощечку для письма несколько естественнее, чем размахивающий погаными сандалиями. Краем глаза Лоуд уловила, как глянули на нее охранники, но деловито прошла мимо. Проклятая сандальная дощечка словно в насмешку стала лучше — на слое воска даже знаки проступили. Оборотень знала что там написано даже не читая — единственную она вблизи видела дощечку — на ней в подвале отмечали выдаваемые мерки нэка.

Сзади раздавались шаги — Лоуд закрутила головой, ища куда спрятаться. Некуда. Пустые стены и двери, дальше