Не оглядывайся назад!.. - Владимир Максимов

– У кого это у вас? – спросил я его, раздеваясь и почему-то стараясь не поворачиваться к странному хозяину спиной.

Он снова улыбнулся и ответил:

– Ты, паря, в Красноярский край забрёл. Участок у меня пограничный с Иркутской областью. Здесь время на час с вашим разнится. Иди, дружка своего корми, а я пока на стол соберу. У меня для такого редкого случая даже бутылочка припасена! Поедим, наговоримся всласть. А то я уж скоро и слова человечьи забуду. Два месяца – один. Раньше хоть с собачкой своей разговоры говорил, да, видно, скрала её какая-то зверужина…

Мужик оказался настоящим философом, отчего в любой теме разговора ему хотелось доискаться до самой сути. Да и разговора как такового в принципе не было. Наскучавшись в одиночестве, говорил в основном он, а я силился слушать его, стараясь делать вид, что мне всё это интересно, хотя о многих вещах, похоже, всерьез волновавших бородача, я даже не задумывался ни разу.

– Времени вообще нет, потому что это категория условная. А, как известно, процессы бывают естественные и искусственные. Время искусственно, – слышал я уже сквозь пелену сна, застилающую мне глаза.

– Эй, не спи! – дёргал меня за рукав хозяин. – Давай лучше выпьем ещё по чуть-чуть. – Вот, как ты мыслишь – верно это или нет, что Время предшествовало Существованию, как утверждает Пригожин? – спрашивал он меня, плеснув на дно кружек водку.

Что я мог ему ответить, если я даже не знал, кто такой Пригожин, «изучавший феномен Времени».

Через несколько минут я всё же рухнул на нары, крепко засыпая прямо «на лету».

Утром мужик объяснил мне, как выйти на мой участок, и мы расстались…

Я перешёл в своё время. Он – остался в своём…

Почему мне вдруг припомнился тот давний случай?.. Наверное, потому, что в жизни каждый почти всегда не только остаётся при своём мнении, например, но и живёт в своём собственном измерении…

Шайба, весело помахивая хвостом, по прилизанному ветром, плотному, непроваливающемуся снегу, покрывающему сверху лёд реки, весело «катился» впереди меня пушистым рыжим шаром, иногда оглядываясь, словно вопрошая: «Ну и куда же нам дальше? Сколько ещё идти по реке?» А может быть, пёс искренне удивлялся тому, что я неспешно плетусь сзади, а не бегаю, не прыгаю, не кувыркаюсь, как он, от восторга на этом чистом ровном пространстве, искрящемся невидимыми блёстками от яркого солнца!

Утро действительно выдалось чудесное.

Прозрачное, морозное, с незапятнанной синевой небес, залитых солнечным светом. И идти от всего этого по ровной твёрдой поверхности было действительно радостно! Может быть, ещё и оттого, что промысел складывался удачно, а шаг в удобных, почти невесомых, прочных удэгейских улах, кое-где называемых олочами, сработанных из грубо выделанной, берущейся для такой работы только с хребта изюбря, где она наиболее толстая, кожи, с тёплым травяным носком, – был лёгок и пружинист!

«Вот и март на подходе…» – вдохнув полной грудью воздух и глядя на бездонное голубое, притягивающее к себе, такое редкое для сумеречного февраля, безоблачное небо, подумал я…

Свою следующую элегическую мысль я додумать уже не успел, потому что небосвод вдруг резко накренился и я почувствовал, что ухожу куда-то вниз, в текучий холод быстрых сильных водных струй.

«Только бы не затащило под лёд!» – мелькнула первая, ещё не совсем паническая мысль.

Ноги коснулись галечного дна, и я что есть силы оттолкнулся от него, проскользив по выкатывающимся из-под ног камням.

Течение в промоине было довольно сильное, и река, словно мерясь со мною силами, а точнее – как кошка с мышкой, играя от скуки в смертельную для «мышки» игру, старалась сбить с ног, чтоб затянуть в свою ледяную ловушку. Туда, где только что под льдом стремительно скрылась моя ушанка.

Упираясь, к счастью, о близкое здесь дно, я попытался достичь противоположного течению реки края промоины, где лёд был значительно толще и где выбраться на него наверняка будет легче.

Мне удалось, борясь с толкающим меня в грудь потоком, ещё раз оттолкнуться теперь уже от наклонного, ещё более неустойчивого, песчаного дна, к тому же в более глубоком месте. На этом свале толчок получился не сильный, а результат – почти нулевой. Однако из «ямы» на более мелкое место – хребтик галечника, я выбраться сумел.

«Без паники!» – постарался уговорить себя, находясь уже почти в её полной власти.

Борясь с течением, я выбросил на лёд «мелкашку» и стащил с плеч панягу, тяжеленной гирей повисшую на спине. Её я тоже отбросил на лёд, продолжая тем не менее и без паняги бултыхаться посредине промоины уже, наверное, секунд десять.

Я понимал, что это очень плохо, что с каждой долей секунды я всё больше слабею и шансов выбраться становится меньше. Река же, наоборот, становится яростнее и сильней.

Леденящий холод и проникающий в каждую клетку тела вместе с ним страх всё более и более парализовали волю. К тому же набравшая влаги одежда становилась тяжелее, а силы стремительно, словно их вымывала из меня текучая вода, таяли.

«Главное – не сбить дыхание и постараться сосредоточиться на чём-то основном: например, на продвижении к спасительному краю полыньи…»

С огромным усилием мне удалось продвинуться вперёд на полусогнутых ногах. Этот успех немного окрылил меня. К тому же в том месте, куда удалось переместиться, было совсем не глубоко. Ощущение твёрдого и близкого дна ещё больше укрепило силы, и, сделав следующие два шага, я всё-таки добрался до спасительного, как мне казалось, края лунки. Однако чрезмерно заспешив, оступился и с головой ухнул в ледяную воду, как-то неловко упав на колени и снова оказавшись почти на середине промоины.

Вновь добредя до нужного края, попытался осторожно вытянуть грудь на лёд. Однако тот, омываясь от снега водой, скользил, и после нескольких попыток я вновь оказался на полшага от заветной цели, растолкав к тому же под ногами гальку и углубив тем самым место, где стоял.

Я был близок к полному отчаянию.

«Как просто, как нелепо может наступить конец… Впрочем, смерть в принципе всегда нелепа, то есть – некрасива…» – раз мне ещё хватало сил философствовать – значит, не всё было кончено.

Шайба всё это время бегал вокруг промоины и, весело лая и виляя «бубликом» своего загнутого на спину хвоста, с интересом наблюдал за весьма необычными действиями хозяина. Он явно стремился стать участником неизвестной ему но забавной игры.

Я снова, не зная уже в который раз и хватит ли у меня сил ещё хоть на один рывок, добрался до края промоины, чувствуя под ногами узенькую галечную косу, косичку.

Вбросив обе руки на лёд (рукавиц на них уже не было), я попытался отдышаться и приморозить к очищенному мной здесь чуть раньше льду один рукав куртки. Может быть, так я смогу потом подтянуться.

Шайба, быстро пробегая мимо, всё-таки успел лизнуть меня в ничего почти уже не чувствующую руку, обдав лицо горячим дыханием. И только ощутив это тепло на щеке, я понял, что ещё что-то чувствую.