Пленники чести - Александр Шатилов

Вниз уходил пологий спуск, усеянный вросшими в землю валунами. Ивы склонились к земле, касаясь своими серебристыми ветвями скамеек. Высоко в небе парил кречет.

— Здесь ничего не изменилось, тут так же тихо и безлюдно, как и было когда-то, — сказала Наталья Всеволодовна.

— Интересно, знает ли кто из наших родственников об этом месте? — спросил Александр.

— Я уверена, что нет. И прошу вас, не стоит им говорить о нём. Пусть это место останется нашим с вами маленьким секретом, — сказала Наталья.

— Хорошо, — ответил он, садясь рядом, — пусть это будет нашей тайной.

Начинало понемногу темнеть. Ветер играл одинокими листочками, не успевшими облететь с тонких ветвей. Умолкла синица, громко щебетавшая в ветвях ивы, улетели воробьи, чирикавшие возле одной из скамеек, с ветвей дуба снялись и полетели к лесу четыре чёрных вороны. Вскоре широкая тень замка накрыла и скамейки, и деревья, и весь склон. Но он и она сидели рядом, не проронив ни слова, ещё долгое время, пока темнота совсем не сгустилась.

— Прошу вас, будьте здесь завтра утром в одиннадцать часов, — прошептала она.

Александр Иванович кивнул, поцеловал её руку, а потом они молча встали и пошли в замок. Не встретив никого из слуг или родственников, они разошлись по комнатам. Обоим нужен был отдых после бессонной ночи и тяжёлого дня.

Глава III

Ночью небо над Уилсон Холлом тучи покрыли особенно плотно, вися так низко, что чуть не касались шпилей башен. Когда часы пробили полночь, начался дождь. Сначала он мягко, словно бы стесняясь, постукивал одинокими каплями по черепице замка, затем окреп и уже без всякого смущения забарабанил в окна, ну а потом стал совсем злым и словно с цепи сорвался, превратившись в чудовищный ураган. Сучья, листья, солома и щепки летели, поднятые мощными порывами ветра, ударяясь о плотно закрытые ставни. Ветер словно бы штурмовал пристанище наследников господина Уилсона, стараясь вывести, выкинуть их из этого дома, забросив их куда-нибудь подальше, чтобы даже духу их не осталось в Уилсон Холле. Но все старания стихии были тщетны. Твердыня замка не склонилась перед её грозной силой, ибо переживала и куда более страшные бури.

Все в эту непогожую ночь спали спокойно, кроме одного человека. Павел Егорович никак не мог заснуть. Он вслушивался в шум ветра за окном, его вой в каминных трубах, постукивание ставней, скрип вековых сосен во дворе, и многие другие звуки отвлекали его ото сна. Но непогода отнюдь не была причиной его бессонницы, и не поражение в шахматной партии занимало его мысли, он размышлял о своей жизни в целом. Задумавшись, он пришёл к выводу, что в последние годы стал просто жалок. Прежде он был твёрд, умел принимать и отстаивать свои решения, но теперь… Теперь он обмяк, стал безвольным, рыхлым, все начали помыкать им, в доме поселилось бесчисленное множество приживалок и нахлебников, которые пили и ели за его счёт без всякого стеснения. И Алексей Николаевич тоже в своё время запустил в его карман свои загребущие ручонки, да так запустил, что в этом кармане образовалась изрядная дыра. Павел Егорович обеднел, растерял друзей и уважение окружающих, да и сам переслал улыбаться себе. Руки опустились, и лишь в книгах находил он утешение. Он хотел быть добрым, а прослыл на всю округу человеком глупым и бесхозяйственным, так что даже те, кого он когда-то щедро угощал у себя дома, теперь не очень охотно принимали его в своём обществе. Павел Егорович сам не понимал, как с ним могло такое случиться. Он ругал себя за безволие и слабохарактерность, из-за которых даже не был женат. Все, к кому он сватался, отвечали отказом, и каждый такой отказ причинял невыносимую боль и душевные муки. Однажды он влюбился, горячо и страстно, но дама его сердца уехала от него, обещав «хорошенько подумать над его предложением». А бедный Павел Егорович поверил словам ветреной актрисы и почти ежедневно писал ей трогательные письма, но ответа всё не было и не было. Некоторые письма, не дойдя до адресата, возвращались обратно отправителю. И тогда этот несчастный человек с головой ушёл в чтение сентиментальных романов, ибо на страницах книг видел ту жизнь, которую он упустил навсегда.

Ветер гнал мысли, как пастух гонит стадо коров, щёлкая своим тугим хлыстом, каждый щелчок которого раздаётся на многие мили кругом, точно выстрел. Мысли всё шли бесконечной лавиной, становясь невнятными и размазанными, и, наконец, Павел Егорович заснул тревожным сном под грустную симфонию утихающей бури.

Спустя несколько часов за далёкими холмами, покрытыми лесом, что величественно подпирали горизонт, появилась узкая светлая полоса, постепенно становившаяся всё шире и шире. Но солнечных лучей по-прежнему не было видно, так как облака всё ещё покрывали небо исполинским ватным одеялом. По земле стелился густой туман, иней покрыл ступени и перила парадного входа, посеребрил стволы дубов и зелёную траву перед замком. Тихонько скрипнув, открылась тяжёлая дубовая дверь, из которой вышел Александр Иванович. Не в первый раз он встал, едва занялась зоря, но прежде его будили полковые трубы, теперь же он поднялся по велению сердца. Конечно, ожидать Наталью Всеволодовну в столь ранний час в заветном месте было неразумно, но он пока и не собирался идти туда, хотя ждал свидания с величайшим нетерпением.

Александр Иванович спустился вниз и начал обходить замок почти на ощупь. В густом тумане нельзя было различить даже того, куда ступаешь. Словно в дыму шёл он, держась одной рукой за сырую каменную стену замка, чтобы не потерять направления. Зайдя за угол, он отсчитал полсотни шагов и, повернувшись, направился в сторону. Вскоре увидел он пробивавшуюся сквозь густой туман тёмную стену. Вот она, конюшня, куда он ещё мальчиком бегал смотреть на лошадей. Он ползал у них под самыми копытами, не страшась быть раздавленным, и лошади стояли смирно, не смея шелохнуться. Эти прекрасные животные полюбили его, точно своего близкого родственника. В три года совершил он свою первую самостоятельную поездку на неосёдланном отцовском жеребце. Как только отец посадил его на конскую спину, Александр вцепился в гриву мёртвой хваткой, и конь понёс его по кругу.

Конюшня осталась всё той же, хотя и прошло уже много лет. Она сохранила свой величественный вид, не смотря на то, что брёвна и доски давно посерели от времени и дождей, смывших следы краски. Александр Иванович открыл двери, прошёлся между стойлами, в которых переминались с ноги на ногу племенные жеребцы, страсть и гордость покойного господина Уилсона. Александр оседлал белоснежного испанского