Слишком много подозреваемых - Нэнси Гэри

«Возможно, мне предложат чай со льдом или ленч на веранде, – гадала Фрэнсис, подъезжая к отцовскому дому. – Но все-таки примут как родственную, сочувствующую душу, а не как навязчивую визитершу».

Круглолицая девчонка в накрахмаленном сером форменном платье с белым воротничком и в аккуратном фартучке вышла на звонок и продержала Фрэнсис, не впуская, пока не удостоверилась, что перед нею дочь хозяина, а не какая-нибудь распространительница подписки на энциклопедии. Выстояв на пороге немало времени и услышав в конце концов от девчонки, что миссис Пратт сегодня не принимает, Фрэнсис даже не нашлась что сказать. Ей следовало бы передать записку или оставить на автоответчике сообщение: «Разделяю твое горе всей душой». Впрочем, она правильно поступила, не сделав этого, а тут же быстро уехала.

С тех пор Фрэнсис избегала встреч с Клио, и ей это удавалось. Сейчас, будучи наедине с отцом, она тоже терялась и не знала, на какую тему завести разговор, рылась в памяти, выискивая какие-нибудь забавные истории, которые могли развеселить Ричарда. Ничего такого на ум не приходило. Фрэнсис всегда восхищалась умением младшей сестры болтать о пустяках и развлекать собеседника. Все, что исходило из ее уст, искрилось, как шампанское в бокале, любые новости о ее совместной с Джейком предпринимательской деятельности, несмотря на их подозрительную суть, описывались как забавные промахи в детской игре.

Наверное, Ричарду было интереснее слушать местные сплетни и язвительные отзывы Блэр о политической кухне и даже, возможно, отчеты бухгалтеров и управляющих, его компаний о состоянии их финансов, чем рассказы Фрэнсис о вязкой судебной рутине, касающейся судеб довольно мелких людишек, которых Ричард уже давно, еще до болезни, предпочитал не замечать.

Фрэнсис, немного нервничая, поменяла позу, закинула ногу за ногу, опустила голову, избегая устремленного на нее взгляда отца.

– Как поживают собаки? – первым нарушил затянувшееся молчание Ричард.

Фрэнсис встрепенулась:

– Отлично. Растут не по дням, а по часам. Весят почти по девяносто фунтов. Может, это уже чересчур, но я не решаюсь ограничивать их в еде. Да и себя тоже, как ты видишь.

Фрэнсис сочла это хорошей шуткой, показывающей отцу, что она пребывает в неплохом настроении и напрашивается на комплимент по поводу своей внешности. Но он не поддался на эту уловку и промолчал. Он знал – это читалось в его глазах, – что ей надо сбавить фунтов десять, не меньше, и лгать дочери не собирался. Тут Ричард внезапно закрыл глаза, дернулся в кресле и как бы окаменел. Фрэнсис не встревожилась. Такое бывало и раньше. Ему требовалось несколько минут отдыха. Они прошли, и он вновь открыл глаза.

– Я что, заснул? – смущенно спросил Ричард.

– Нет, папа, – солгала она.

Ей так хотелось заключить в объятия это исхудавшее тело, ощутить на лице прикосновение его губ. После постигшего его инсульта, да и задолго до этого, отец избегал подпускать дочерей близко к себе. Фрэнсис уже забыла, когда он в последний раз обнимал ее и одаривал родительской лаской.

– Как насчет нескольких страничек П.Д. Джеймс? Инспектор Далгиш ждет, чтобы ему уделили внимание.

Фрэнсис говорила нарочито бодрым тоном. Она подняла упавшую с колен Ричарда книгу.

– Согласен.

– О'кей. Мы остановились на четырнадцатой главе. Она начала читать вслух, и ее голос эхом отдавался в большой пустой комнате. Занятие это стало настолько привычным для нее за время неукоснительно соблюдаемого ритуала еженедельных визитов к отцу, что никак не мешало ей размышлять о чем угодно. Но иногда ей удавалось вникнуть в содержание и даже представить, как воспринимает отец события, описываемые в книге. Вот он непроизвольно кивнул головой, вот улыбнулся, уловив нотку юмора в диалоге персонажей.

А тем временем Фрэнсис вспоминала, как отец, стоя на мелководье, окунал ее в соленую океанскую волну, убеждал, смеясь, что с такой воздушной подушкой она ни за что не утонет, требовал, чтобы она махала ручками и не глотала воду разинутым ртом. Ей было тогда три года, и она училась плавать. Она и сейчас чувствовала кожей, как крепко держали ее, маленькую и беспомощную, отцовские руки, как страшно ей было, когда волна медленно вздымалась, и какую радость она испытывала, когда отец поднимал ее вверх, спасая от этой гадкой волны.

Она старалась угодить ему и покорно ложилась на водную поверхность, колотя по ней коленями и кулаками, а когда ее, замерзшую и посиневшую, вытаскивали на теплую гальку и закутывали в восхитительно мягкое полотенце, не было пределов ее счастью, тем более что отец рассыпался в похвалах и серьезно доказывал, что море для нее – родная стихия, и называл ее «своим маленьким тюленчиком».

Фрэнсис остановилась на полуслове. Отец заснул. Его рот широко открылся, а голова склонилась набок, словно бутон увядшего цветка на иссохшем стебле. Фрэнсис загнула уголок страницы, закрыла книгу и вернула на место стул, на котором сидела, как бы заметая все следы своего пребывания в комнате. Затем она приблизилась к отцу и, задержав дыхание, коснулась губами сухой, почти прозрачной кожи его щеки. Та была странно и неприятно холодной. Его ресницы дрогнули, но глаз он не открыл.

Фрэнсис тихонько встала и покинула комнату.

Зажженные на веранде цветные фонари добавляли яркости к нежному свечению вечернего неба. Примостившись на валике огромного дивана, Беверли Уинтерс окидывала взглядом ряды французских окон, наблюдая за фигурами в залитом светом зале. Гости неслышно передвигались, словно скользили среди обитой цветастой тканью мебели, собирались в небольшие группки и беседовали, потягивая из высоких бокалов вино и джин с тоником. Прохладный ветерок загнал большинство гостей внутрь, к столам, уставленным горящими свечами, и поближе к жаркому пламени в мраморном камине.

Только Беверли оставалась снаружи в обществе двух тяжеловесных субъектов, попыхивающих сигарами и затеявших разговор о грядущей инфляции. Они спорили до хрипоты, прерывая друг друга, и уже полчаса как не давали возможности даме вставить хоть одно словечко. У нее даже шея заболела от постоянных кивков головой, подтверждающих то, что она усердно им внимает и заинтересована подобной темой.

Беверли проследила, как Клио Пратт вошла в комнату и начала раздавать направо и налево приветствия и воздушные поцелуи, избегая более близких соприкосновений с чьей-либо щекой. Беверли оценила стиль и проявленный Клио вкус в одежде – платье из бледно-голубого шелка и такого же цвета легкий жакет, расстегнутый и небрежно брошенный на плечи. Беверли неизбежно пришлось провести сравнение между собой и Клио, которая, по всей видимости, прекрасно чувствовала себя в обществе, где одиноких женщин не очень привечали.

Они были ровесницами. Беверли недавно овдовела, Клио в скором времени ждет то же самое. Но если Клио излучала обаяние, то Беверли наводила на окружающих тоску. Она отдавала себе отчет в том, что часто выглядит непроходимо тупой и вульгарной, особенно когда выпьет. От неимоверного количества выкуренных за долгие годы сигарет пальцы ее пожелтели, а голос стал хриплым. Пачка в день, а возможно, и больше. Она перестала считать с тех пор, как начала покупать сигареты блоками. Варикозные вены покрывали ее исхудавшие ноги, на руках из-за больной печени появились коричневые пятна. Бурсит большого пальца левой ноги не позволял ей носить обувь на высоком каблуке.