Фатум - Таня Стар

Коля так сильно боялся только во время первого прыжка с парашютом и теперь, когда увидел на пороге замученное волнением и безысходностью лицо матери, он запаниковал. Он ненавидел себя за то, что превратился в обузу для родителей и теперь валялся словно кукла. Родители были опорой во всем и если их не сберечь, то, как ему без них жить.

– Вот, явится домой Надька, я ей всыплю. Отругаю, на чем свет стоит, за бесшабашность.

Он так любил её, что не мог представить, как можно просыпаться по утрам без её звонкого голоса, звеневшего колокольчиком во всех углам. Наблюдая за её игрой на скрипке, он наслаждался музыкой, отвечал на тысячу вопросов, давал советы и даже сам пробовал сыграть на инструменте, но из Нади учитель был никакой.

Семья поняла, что Надя пропала. Они обзвонили морги, больницы и сообщили в милицию. В сводках о преступлениях Надя не числилась. Розыскные мероприятия отложили на утро.

Безлунная ночь отгородила дитя от мира, спрятала в чёрном саване. Медленно тянулись часы до рассвета для потерявших надежду родителей. Обещанная помощь теплила надежду на благополучный исход.

Жизнь приграничного города скрашивалась солнечными днями чаще, нежели ненастьем. Горожане жили привычно скучно, в некоторой степени даже беспечно, не роскошествуя, праздновали знаменательные даты. В глубинке, как впрочем, везде, противоборствовали зло и добродетель. Отдалённость от столицы замедляла жизненный темп людей. Небольшая по площади административная территория избавляла жителей от рутинного передвижения, присущего мегаполисам. Отсутствие индустриального шума уносило прочь тревогу. Тишина, присущая малым городам, сдерживая скоротечность мыслей, умиротворяла сознание. Внешнее благополучие способствовало естественному приросту населения. Дети здесь рождались чаще, чем умирали старики.

Осень дефилировала по улицам города бабьим летом, нитями паутины удерживая сезонную власть. Парк «Живых и мёртвых, которым гордился город, занимал пару десятков гектар. В народе его прозвали «Мёртвым» за то, что на краю расположилось кладбище, а на центральной аллее находилось захоронение воинов Великой Отечественной войны. Мраморная стела с вечным огнём была местом преклонения подвигу людей, спасших страну от фашизма. Молодожёны традиционно возлагали цветы к месту погибших за их тихое счастье.

Центральную его часть ограждал высокий кованый забор с остроконечными пиками. В дремучем лесном массиве можно было без труда потеряться на бесконечных витиеватых тропинках путающих след. Открытые поляны с клумбами белоснежных и алых роз на ощетинившемся как ёж газоне и причудливые каменные горки перемежались непроходимыми зарослями и топкими берегами у реки. Облагороженные холмистые склоны естественно изрезанного рельефа спускались к небольшим запрудам. Река, ползущая серой змеёй под изогнутыми мостами, завораживала сверкающей зеркальной чешуёй. Солнечные кувшинки вплетались в островки белоснежных лилий и, как желтки в глазунье вкусно прикрашенные зеленью листьев, приманивали проплывающих мимо глупых уток на завтрак, завлекая к себе игривыми бликами росы. Забавные мосты под сенью высоких ив были связующим звеном божественного начала с космосом, служили местом интимного единения и любования природой, уравновешивали энергетику парка и людей. Облокотившись на резные перила, каждый индивидуум мог созерцать рукотворную красоту, под шелест листвы осмысливать будущее, оценивать прошлое.

Крестом на медном куполе возвышалась церквушка с окнами-глазницами, смотрящими на четыре стороны света, являя главную достопримечательность парка. Обветшалые стены придавали ей историческую значимость, а прихожанам достоверность, что Бог существует многие века. По выходным горожане сбегали из душных каменных джунглей в тенистость парковых аллей, а прихожане, в надежде получить отпущение грехов, толпились у входа в церквушку.

Парк щедро делился богатством закромов: исцеляющим терпким запахом ели, шуршащей листвой, пологими ситцевыми полянами, разноцветьем душистых трав, ласкал слух журчаньем речушки сбегавшей по камням. Короткое лето люди загорали на зелёных коврах, нежились в мягких лучах долгой осени, наслаждались истинной природной тишью, умиротворяли уставший от будней дух. Листья трепетали на ветру, птицы, отыскивая острым взглядом добычу, шныряли по веткам, река задорно неслась по руслу, а кошки, прижившиеся в парке, обнюхивали окрестность, метили завоёванную в боях территорию, отсыпались в укромных местах перед ночной охотой. Разморившись на солнце, горожане прятались в тени могучих дубов на удобных лавочках. Детишки визжали, носились сломя голову за мячом. Старые липы с морщинистыми замшелыми стволами скрипели, устало качаясь на ветру. Немолодые с пожелтевшей проседью берёзки хороводили у стройных сосен. Живой парк, приютивший горожан, алчно надзирал за каждым мигом сменяющихся картин, величаво торжествовал над жизнью, ведь он, на века хоронил в своих потаённых углах добытые им секреты.

Мужчина, удобно распластал поверх скамейки длинные не по росту руки, запрокинул голову к небу, открыв тело Вселенной. Синее небо, насупившись, надзирало за ловцом снов. Молчаливая бездна окутала гнетущей тишиной отрешённого от доброго мира человека. Алгоритм удара пальцев о деревянную лавку угасал, ритм мелодии не прослеживался, для странного дядьки музыка не существовала, внутри создания молчала выжженная пустыня и многие человеческие качества. Сознание, опутанное тенетой, уравновесило его психоэмоциональное состояние, успокоило внутреннюю вибрацию и подготовило ко сну. Он, прикрыв веки, тихо насвистывал, невольно привлекая внимание затаившейся в кустах бездомной кошки. Тишина, звеня колокольным набатом, заковала тщедушное тело в железные цепи, окружила стеной безразличия, мир растворился и умер. Летаргический сон свалил апперкотом, тело обмякло, а запрокинутая голова скатилась на плечо. Сон оказался глубоким, слабое дыхание перемежалось удушливым сопеньем и всхрапом, сердце мерно стучало, с каждой минутой замедляя биение. Словно в коме, для него мир провалился в бездонную темноту, где не было места для жизни. Чёрные провалы в памяти мешали видеть яркие сны, слышать звуки, а до щебета птиц ему не было дела. Седовласая голова не знала, что сновидения в принципе существуют и бывают живописными и волшебными, черно-белыми и сладкими, дурными и беспокойными, мучительными и бессмысленными, хрупкими и изнурительными. Неулыбчивая практически от рождения личность не видела снов. Его мозг был устроен иначе.

Старая чёрная кошка с облезлым боком, не сводила застывший зелёный взгляд на белой морде со спящего человека, взвешивая решение – подойти ближе или нет. Запрокинув голову, мужчина, открыв рот, беспробудно храпел. Кошка неспешно перешла узкую аллею, прошлась в опасной близости от почивавшего мужчины, отёрлась о ноги, оставив на светлых брюках тёмную шерсть. Нога дёрнулась и судорогой отмстила решительной кошке. Замызганная от бременской жизни она, отошла на безопасное расстояние, гипнотизируя выбранную для попрошайничества жертву.

От неожиданного прикосновения по телу мужчины пробежал внутренний холод, который долго не унимался. Неодолимый сон ушёл вслед за дрожью и, окончательно пробудил безликие глаза, в которых отразилась бездонная бирюзовая высь.