Рабыня Вавилона - Джулия Стоун

— Нет уж, — неожиданно для самого себя проговорил Адапа. — Лучше мне остаться здесь.

Учитель скомкал свою салфетку и, повозившись, сунул ее в карман. Адапа обратил внимание на его руки в пигментных пятнах, со вспухшими темно-синими венами. Ему почему-то почудилось вдруг, что вены полые внутри, сухие, как старые заброшенные каналы, и сердце гоняет пустоту по этому немощному телу. От этой нелепой мысли горло болезненно сжалось. Адапа облизал пересохшие губы.

— Я говорил с наставником, — сказал старик.

— О чем, почтенный учитель? — проговорил Адапа. Снова захотелось пить. Он почувствовал вдруг, что теряет мужество.

— О тебе, милейший. Высшее руководство школ готово принять тебя, ты сможешь продолжить образование в школе Эсагилы.

— Спасибо.

— Подожди. — Старик вскинул руку. — Ты можешь начать посещать храм науки через год. Вначале закончишь курс в школе писцов. От этого многое зависит. Твой отец приезжал ко мне, ты знал об этом? — Адапа отрицательно потряс головой. — Так вот, он приезжал. — Старик стукнул палкой о земляной пол. — Мне было удобно говорить с ним. Не пришлось врать. Он хочет успешного будущего для тебя, большого чина во дворце. Я думаю, это осуществимо, но есть некоторые правила, — старик запнулся.

Все время, пока он молчал, растирая одну сторону носа, Адапа выжидающе смотрел на него.

— Так вот, — он прочистил горло. — Это негласные правила, но уж лучше их не нарушать. Чиновник, имеющий семью, вызывает доверие. Это не то, что молодой ветрогон, который… — старик запнулся, — ты понимаешь, сынок?

Он впервые назвал так Адапу, и это резануло слух. Хитрый старикан знает, где подстелить мягкой травы. Значит ли это, что надо ждать скорого удара? Адапа облизал сухие губы.

— Ты выполняешь поручение моего отца, учитель? — спросил он напрямик.

Зрачки юноши потемнели. Он уже достаточно наслушался болтовни старика и хотел уйти. Но на самом деле Адапа был поражен, стало трудно дышать, словно сердце пронзили острым клинком. Он любил, он уже был несвободен. Совсем неважно, что никто не знает об этом, и что даже она — мгновение, яркая вспышка в его жизни — не догадывается ни о чем. Но сам Адапа все понял, и любые намеки на чуждое его сознанию он воспринимал как личное оскорбление, как удар, на который нужно отвечать только ударом.

Старый учитель смотрел на него, все так же требовательно, как много раз до этого. Этот взгляд человека, наделенного высоким интеллектом, нравился Адапе, как-то подкупал, подталкивал к общению, где в основе лежало доверие. Но сейчас все было вымазано черно-кровавой пеной гнева, и глаза старика мерцали поверхностным блеском, как дешевые камушки.

«Ты не мудрец. Ты ростовщик, гадальщик, и добыча твоя — гнилые, разлагающиеся куски. А еще «сынок»! Все ложь и пустота». Адапа молчал.

— Если желаешь добиться ответа, никогда не задавай прямых вопросов, — вдруг ошарашил его учитель. — Люди могут лгать, идти на компромиссы или даже быть откровенными, но всегда стараются для себя. И о настоящем положении дел могут только проговориться. Умей слушать и направлять разговор в нужное тебе русло.

.— Ответь на вопрос, учитель, — Адапа запнулся, ему было стыдно за свои недавние мысли об учителе.

— Ты думаешь о ней? — лукаво спросил старик.

— Я… что? О ком? — встрепенулся юноша.

— О той девушке, что украла у тебя кое-что.

Адапа открыл рот.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал, наконец, он.

— Будем считать, что так и есть. Но, послушай меня, я живу долго, я знаю, желания наши редко, очень редко совпадают с реальностью. Настолько редко, что, можно сказать, никогда. Можно лишь подстраиваться под обстоятельства, уверяя себя самого, что все идет как надо, как задумал ты, а значит — лгать себе.

Старик надсадно закашлял, а потом продолжил, буравя Адапу своим взглядом:

— Конечно, в своем духовном восприятии всей картины мира ты можешь подняться на вершину, и плевать тебе тогда на эти ослиные зады! Но и это опасно. Слишком много рук потянется, чтобы сбросить тебя вниз.

— Ты отчаялся, — возразил Адапа. — Этого быть не может. Ты говоришь так, словно человек один, и за него некому заступиться.

— А есть кому?

— Есть боги!

— Да, мой ученик, — старик вздохнул. — Но у них полно своих дел. Так, значит, ты влюбился? Если она не твоего круга, мне жаль тебя.

«Все как всегда. Ничего не случилось. — Мысленно увещевал себя Адапа. — Мне нужно дождаться Бероса. Где его носит? Я разобрал все знаки, данные им». Адапа закрыл глаза. Они горели. «Пусть так и будет. Никто не увидит, что я плачу».

— Ты задал мне вопрос, — напомнил старик.

— Да. Я все понял. Спасибо.

Адапа вошел в класс и сел на циновку. Мысли роились в голове, и в то же время он не мог ни о чем думать. Откуда-то издалека пришла детская считалка, которую выкрикивали хором дети из квартала чеканщиков. Несмотря на запрет отца, Адапа убегал к ним, и на какое-то время его принимали в компанию.

Но он все равно оставался чужаком, сыном богатых родителей, от которого лучше держаться подальше, если не желаешь неприятностей.

Адапа со странной грустью вспоминал такие вечера. Заходило солнце. Спадала жара. Дети в коротких платьях бегали по улицам с глиняными свистульками и луками, наступая босыми ногами на фруктовую кожуру, что усеивала каменные плиты.

Мужчины и женщины отдыхали во дворах. Пахло свежим хлебом. Огромный город постепенно стихал.

В густом вечернем воздухе все звуки усиливались, переходя в гул. Откуда-то доносилась песня в сопровождении барабана.

В этом воспоминании Адапа нашел опору. Если надо, он будет бороться. Вот только бы найти ее, поговорить с ней, близко посмотреть в ее лицо…

Дом гудел, словно улей. На восходе солнца люди Сумукан-иддина, посланные впереди каравана, сообщили, что господин возвращается. На этот раз караваны шли из Аравии, нагруженные лавандой, ладаном, миртовым и кипарисовым маслами. Здесь, в Вавилоне, ожидали посредники, работавшие напрямую с храмами.

Все слуги были на ногах, готовили богатую трапезу и радушный прием хозяину дома. Его приезд с караваном ожидался после полудня, но пока было утро, и, уходя от Иштар-умми, Сара думала о делах, на которые оставалось уже не так много времени.

Сегодня, впервые за несколько лет, аравитянка задумалась и о своем будущем. Только что она помогала одеться соей госпоже, но будет ли так всегда? Голубые ленты и подвески с морскими камнями… Она ждет возвращения отца. Она еще ребенок. Она хочет надеть браслет, который он привез ей в прошлый раз. Сара провела ладонью по волосам. Если после свадьбы молодой госпожи ее не возьмут в новый дом, как поступит Сумукан-иддин? Вот что Саре сейчас хотелось бы знать. Он будет волен продать ее. Или отправит на кухню. Или все же доверит ей воспитание младших сыновей? Все может быть. Скоро наступят перемены.