Счастливые девочки не умирают - Джессика Кнолл

– Ани, – перебила меня миссис Харрисон, в изумлении распахнув глаза, – конечно, надо соглашаться. Мне кажется, для тебя это очень важно.

Господи, какая же я неблагодарная сволочь.

Заметив подозрительный блеск в моих глазах, Нелл сменила тему.

– Значит, темно-синий? Мне понравился.

– Мне тоже.

Я свернула салфетку в тугую трубочку, по форме напоминающую бандитские усы, острые концы которых хищно топорщились.

– И хватит уже беспокоиться о переносе съемок, – добавила Нелл. Она видела меня насквозь, в отличие от Люка, и это меня беспокоило.

Я встретила Нелл совершенно случайно, как, бывает, натыкаешься на оригинальный снимок именитого фотографа на развалах блошиного рынка и диву даешься, как сюда попало это сокровище. Нелл сидела на полу уборной студенческого общежития, мешком привалившись к стене. Общежитие находилось в студгородке на Дайв-роуд, которую мы прозвали Дай-в-рот – из-за живущих там игроков в лакросс, напропалую пристававших к подгулявшим девушкам. Даже отвисшая нижняя челюсть и пересохший язык с белым налетом от прописанных врачом стимуляторов не отменяли того факта, что у Нелл была внешность кинозвезды.

– Эй. – Я тронула ее за плечо, покрытое искусственным загаром (в юности, когда двадцатичетырехлетние кажутся тебе старухами, солярии, эти гробы с ультрафиолетовыми лампами, еще не отпугивают), и трясла, пока она не разлепила глаза. Разумеется, они были ярко-синие, как небо на рекламных брошюрах Уэслианского университета.

– Моя сумка, – как заведенная, твердила Нелл.

Я помогла ей подняться и, обхватив за осиную талию, потащила к себе в комнату. По дороге мне дважды приходилось толкать ее в кусты и нырять следом, когда на горизонте показывался охранник, сержант Стэн, рыскавший на гольфмобиле в поисках опохмелившихся первокурсников.

Наутро я проснулась от того, что Нелл с недовольным ворчанием ползает по полу, заглядывая во все углы, и шарит у меня под матрацем.

– Я искала твою сумку, но не нашла! – оправдываясь, заявила я.

Нелл взглянула на меня снизу вверх и от неожиданности застыла на четвереньках.

– А ты кто такая? – наконец вымолвила она.

Сумка так и не отыскалась. Со временем я поняла, почему она была позарез нужна Нелл. Там лежали таблетки – от бессонницы, от чрезмерного аппетита, от усталости. Ее таблетки – это единственное, о чем мы никогда не говорим.

Нелл перегнулась через стол, вложила обкусанные пальцы в мою ладонь и втолкнула в нее пухлую горошину, оставившую на коже голубой след. Я смиренно приняла положенную мне епитимью, запив томатным соком с водкой. Пусть мне не удастся обелить свое прежнее имя, пусть мне никто не поверит, зато я камня на камне не оставлю от утверждений, будто я не более чем жирная, обозленная свинья из трущоб.

Таблетка оставила послевкусие, сходное с запахом денег – пыльное, терпкое, и я укрепилась в вере, что, лишь оправдав себя, получу шанс на будущее.

Я училась в Брэдли всего неделю, а мне уже пришлось полностью обновить гардероб, за исключением фасонистых оранжевых штанов от «Аберкромби и Фитч», которые одобрила Хилари. Мне представлялось, как она оглядывает мою комнату, одобрительно отзывается о моем «середнячковом» гардеробе и вдруг, присмотревшись к стопке слаксов, примечает ярко-оранжевое пятно, дразнящее, словно высунутый язык. «Они тебе нравятся? – сказала бы я. – Забирай! Дарю!»

Мы с мамой отправились в торговый центр и накупили трикотажных свитеров грубой вязки на целых двести долларов, потом зашли в магазин нижнего белья, где я набрала ворох разноцветных маек со скрытой поддержкой груди. Мама посоветовала надевать их под одежду, чтобы замаскировать мой пухлый животик. Напоследок мы забежали в обувной отдел и купили шлепанцы на танкетке, точь-в-точь такие, как у моих соучениц, фанаток овощных роллов. При ходьбе шлепанцы оглушительно чмокали, отставая от голых пяток. «Моя бы воля – я б их клеем намазал», – жаловался один учитель другому.

Я долго выпрашивала у мамы цепочку с кулоном от «Тиффани», чтобы достойно завершить поход по магазинам, но она сказала, что папа ей голову оторвет.

– Разве что на Рождество, – обнадежила она. – Если будешь хорошо учиться.

Обновив гардероб, я задумалась о прическе. Вся моя родня по отцовской линии – чистокровные итальянцы, но благодаря маминым корням во мне есть немного ирландской крови. Хилари, оценив мой естественный цвет волос, пришла к выводу, что их можно чуть осветлить. Она дала мне телефон своего парикмахерского салона, и мама записала меня на покраску к самому дешевому мастеру. Нам пришлось ехать чуть ли не до самой Филадельфии, по дороге мы заблудились и опоздали на двадцать минут, о чем администратор салона напомнила нам битых три раза. Я разволновалась, что из-за опоздания меня не примут, но ведь мы, как-никак, приехали на «БМВ», а это что-нибудь да значит, верно?

К счастью, парикмахер нашла в себе силы простить нас за опоздание и раскрасила мои пряди в соломенный, оранжевый и белый цвета, оставив корни темными. У меня был такой вид, будто я месяцами не ходила в парикмахерскую. Мама, не дожидаясь, пока мне высушат и уложат волосы, закатила грандиозный скандал, после чего эти халтурщики сделали нам скидку. В магазине на углу мы купили обычную светло-каштановую краску для волос за двенадцать долларов, которая придала моим плохо, но задорого осветленным прядям шикарный золотой отлив. Впрочем, он поблек до цвета потертой меди так же быстро, как моя школьная популярность. Мне даже казалось логичным, что я перестала быть идеальной блондинкой именно тогда, когда перестала считаться популярной девочкой.

Несмотря на то что Оливия и Хилари мне симпатизировали, они все еще держались настороже. Поэтому я не высовывалась, заговаривая с ними, только если они первыми ко мне не обращались – обычно мимоходом в коридоре. Они еще не приглашали меня за свой стол, а уж о том, чтобы провести вместе выходные, и речи быть не могло. Я не искушала судьбу. Я понимала, что прохожу испытательный срок, и запаслась терпением.

Тем временем я тусовалась с Артуром и его компанией – неплохой компанией, надо сказать. Артур пичкал нас отборными сплетнями. Каким-то образом он всегда был в курсе последних событий, знать о которых ему не полагалось. Именно Артур растрезвонил о том, как Чонси Гордон, колючая девятиклашка с надменной улыбочкой, надралась на одной из вечеринок и описалась, когда президент школы начал к ней приставать. На той вечеринке был Тедди, но даже Тедди ни сном ни духом не знал об инциденте. Тедди был белокурый спортсмен с характерным румянцем во всю щеку и заграничным загаром прямиком из Мадрида, где он отдыхал в престижном спортлагере для теннисистов. В Брэдли играли в европейский футбол и боготворили футболистов, а до теннисистов никому не было дела. И все-таки я подозревала, что стоит Тедди поднажать, и он бы очутился за одним столом с Мохноногими, однако нынешнее положение его вполне устраивало. Артур дружил с Тедди, Сарой и Акулой не первый год, и ни внезапное ожирение («Он не всегда был таким толстым», – шепнула мне Акула, когда Артур отправился за добавкой), ни угревая сыпь, увенчивающая лоб, не могли лишить его места за их столом. На мой взгляд, это было очень трогательно.